Я из старой королевской семьи Англии. Мой отец был братом двух королей. Мгновение, долю мгновения я думаю, что буду выглядеть глупо, если попячусь, выказывая почтение этому толстому тирану, повернувшемуся ко мне спиной; он даже не видит преклонения, которое мне велено изобразить. Потом я думаю, что глуп лишь тот, у кого не получится выжить в наше опасное время, и улыбаюсь Томасу Кромвелю, как бы говоря, – если только он способен понять, – насколько мы готовы унизиться, мы с вами? Чтобы сберечь головы на плечах? Я снова делаю реверанс, прохожу шесть шагов спиной вперед, нащупываю за спиной дверную ручку и выскальзываю прочь.

После вечерни, поздно вечером, ко мне приходит Монтегю.

– Что он тебе сказал? – спрашивает он.

Волосы у него стоят дыбом, словно он в отчаянии запускал в них пальцы. Я приглаживаю ему волосы и поправляю шляпу. Он отдергивает голову от моего прикосновения.

– Он так на меня накинулся. Это письмо Реджинальда чуть нас всех не погубило. Не думаю, что он когда-нибудь его простит. Он не выносит осуждения. Он на меня кричал.

– Он сказал мне, что я должна отречься от Реджинальда, – признаюсь я. – В таком гневе я его раньше не видела.

– Он напугал Кромвеля, – говорит Монтегю. – Я видел, как у него дрожали руки. Я опустился на колени, клянусь, у меня подкосились бы ноги, если бы я стоял. За обедом ему было не угодить. Королева заговорила с ним о какой-то милости для кого-то, и он ответил, что его расположение к ней не столь велико, чтобы она расточала его на прочих. При всех! Я думал, она расплачется при всем дворе. После обеда он отвел меня в сторону – и вышел из себя.

– Она перед ним в ужасе, – замечаю я. – Не то что королева Катерина, даже не то что Анна. Она не знает, как к нему подступиться, чтобы с ним совладать.

– Что будем делать? – спрашивает Монтегю. – Видит Бог, мы с ним совладать не можем. Что нашло на Реджинальда, с чего он такое на нас навлек?

– Он был вынужден! – защищаю я Реджинальда. – Или так, или пришлось бы ему лгать, страницу за страницей. Король повелел, чтобы он высказал свое мнение. Ему пришлось сказать, что он думает.

– Он назвал короля тираном и ненасытным зверем! – Монтегю повышает голос, потом вспоминает, что такие слова – уже сами по себе измена, и зажимает себе рот ладонью.

– Нам придется от него отречься, – с тоской говорю я. – И ведь мы это сделаем.

Монтегю падает в кресло и запускает руку в волосы.

– Он что, не понимает, какая в Англии сейчас жизнь?

– Он все понимает, – отвечаю я. – Возможно, лучше всех. Он предупреждает короля, что, если тот продолжит разрушать монастыри, народ поднимется против него и вторгнется император. Север уже восстал.