– Тогда я готов, – очень тихо произносит он. – Когда император вторгнется, я подниму своих крестьян и мы пойдем вместе с городскими общинами Англии защищать церковь, свергать короля и сажать на трон принцессу.

– Мы это сделаем? – спрашиваю я, словно не знаю, что ответ – «да».

– Придется, – мрачно отвечает Монтегю.

Потом он поднимает глаза на меня, и я вижу у него на лице свой собственный страх.

– Но я боюсь, – честно признается он.

Мы с Монтегю оба пишем Реджинальду. Джеффри тоже пишет, и мы отсылаем письма с гонцами Томаса Кромвеля, чтобы он видел, как громко мы осуждаем Реджинальда – за неразумие, за то, что он опозорил свое звание королевского ученого, – и как прямо мы призываем его забрать свои слова назад.

Изыщи другой путь, служи нашему господину, как требует твой прямой долг, если не хочешь привести мать в смятение.

Я не запечатываю письмо, но целую подпись и надеюсь, что он это поймет. Он не откажется ни от одного слова из тех, что написал, и я знаю, что он написал чистую правду. Он поймет, что я не призываю его отказаться от правды. Но теперь ему нельзя возвращаться в Англию, пока король жив, и я с ним не увижусь. Возможно, учитывая, как я стара, я больше никогда его не увижу. Моя семья сможет собраться вместе, только если Реджинальд придет с испанской армией, поднимет горожан, восстановит церковь и посадит на трон принцессу. «Приди, желанный день!» – шепчу я, прежде чем отнести письмо Томасу Кромвелю, чтобы его шпионы изучили, нет ли в нем тайного изменнического послания.

Большой человек, лорд-секретарь и наместник церкви, приглашает меня в свои личные покои, где сидят, склонившись над письмами и счетными книгами, трое. Дела этого мира вращаются вокруг Томаса Кромвеля, как вращались вокруг его прежнего хозяина, Томаса Уолси. Он ничего не упустит.

– Король просит вашего сына прибыть ко двору и объяснить свое письмо, – говорит он мне.

Краем глаза я замечаю, что один из писарей замирает с пером наготове, чтобы записать мой ответ.

– Я молюсь о том, чтобы он приехал, – отвечаю я. – Я скажу ему как мать, что он должен приехать. Ему следует выказать Его Милостивому Величеству должную покорность, как поступаем мы все, как его учили с детства.

– Его Величество уже не сердится на своего кузена Реджинальда, – мягко произносит Кромвель. – Он хочет понять его доводы, хочет, чтобы Реджинальд поговорил с другими учеными, чтобы они пришли к согласию.

– Какая прекрасная мысль, – я смотрю прямо в его улыбающееся лицо. – Я напишу, чтобы Реджинальд немедленно приехал. Добавлю приписку к письму.