Но где такую кучу было найти, да и зачем, на самом деле? Вместо этого Марк достал пистолет, снял с предохранителя и, будто это был зенитный пулемет, дернул затворную раму.

Последовали бесконечно длинные секунды отчаянной тишины, во власти которой застыл весь этот бренный мир. Затаился с выпученными глазами из каждого потаенного уголка, пока долину не заставил вздрогнуть оглушительный звук выстрела.

– Ну где ты, сукин сын, падай давай! Я хочу тебе в рожу выстрелить! Давай иди сюда! Я тебе никогда не прощу, ни за себя, ни за тех людей, которых ты мучаешь, издеваешься, над которыми насмехаешься. Ну что же ты опять прячешься? Снова будешь прикрываться бесконечной мудростью, оправдывая свою трусость и лицемерие? Что, думаешь, можно так бесконечно надо мной издеваться?

Марк прицельно стрелял в воздух, говоря это, опять и опять строго вверх, пока, как назло, не кончились патроны. Еще больше ощущая вершину своего бессилия и в высшей степени унижения. На себе, на собственной шкуре чувствуя, словно он только сейчас детально распробовал на вкус это подлое явление – кромешную несправедливость бытия, он набрал полные легкие воздуха и из самых глубин своей души проревел:

– Сдооооохниииии!

Все бесполезно, все тщетно под луною. Ничего, всепоглощающе ничего на этом белом свете никому на самом деле не нужно. Марк так и стоял с пустым пистолетом, богом забытый человечишка, ослепленной бессильной злобой.

***

Очнувшись от своего амока, он огляделся. На него смиренно смотрел монах и вся его высыпавшая на улицу братия. Монах не выглядел испуганным или готовым к сопротивлению. Но в нем чувствовалось намерение принять любую участь, любой поворот судьбы. А вокруг все те же поля, буддийские постройки и тишина. Взволнованная выстрелами долина все еще пребывала в предвкушении. Птицы оборвали свои бесконечные трели, не стрекотали кузнечики, не жужжали назойливые насекомые. Даже тучи, казалось, замерли на месте. Все жаждало увидеть кульминацию, какой бы она ни была.

– Я прошу прощения за свою выходку, – холодно извинился Марк, развернулся и быстрым шагом направился в гостиницу.

***

Всю дорогу назад он шел, не замечая ног под собой, и тщательно обдумывал, как лучше завершить этот проклятый день. А замысел оказался прост и последователен. Добравшись до гостиницы, он закажет самый последний, самый изысканный ужин в своей жизни. Затем высушит половину бара и снесет, наконец, свою ненавистную голову.

Прокрутив этот план несколько раз, и его словно окатило ледяной водой. Черт возьми! Я потратил все до единого патрона. Глупец! Хоть бы пару сберег для важного события. И зачем я вообще таскал его со всем боезапасом? От матушки-смерти отбиваться, от опасности?! Что же, придется пошарить по закоулкам. Возможно, мой старый гниющий друг спрятал для меня что-нибудь еще подходящее. Но даже если я останусь ни с чем, это не станет мне препятствием. Я должен самоотверженно идти к своей цели. Я должен доделать дело. Я жажду серьезно поговорить с Создателем, с глазу на глаз. Сегодня же!