В это время Муссялович за спиной Ракитина, все время держащий его руку в мертвом захвате, снова рассвирепел. Его жертва не просто подавала признаки жизни, но еще осмеливалась и на какие-то длинные и довольно наглые речи. Вновь зашипев, он так ломанул руку Ракитина, что тот буквально взвыл и сорвался с душераздирающий крик, дернувшись вперед головой и едва не теряя от боли сознание.

– Отпустите, отпустите его, Тадеуш! – это к нему уже подскочил Красоткин, и они вместе с Алешей после даже некоторой борьбы смогли оторвать, наконец, Муссяловича от Ракитина и увести в угол, где сидела Катерина Ивановна, уже подобравшая с пола револьвер. Постепенно приходящего в себя Ракитина затем снова посадили на стул, а взявшая на себя роль медсестры Варвара Николаевна не без внутренней борьбы, но обтерла-таки от крови лицо и ему. На какое-то время установилась непонятная пауза, словно бы никто не знал, что дальше делать, но делать надо было что-то, и от этого в воздухе повисло что-то тягучее и трудно переносимое. Но вот Красоткин шагнул за ширму, какое-то время пробыл там и, наконец, вышел оттуда с каким-то новым выражением в лице – решительным и в то же время вдохновенным. Рана на его щеке была заботливо и многократно залеплена Варварой Николаевной белым пластырем, отчего слегка выдавалась наружу и когда Красоткин вертел головой, задевала край воротника его путейского костюма. И тогда он слегка морщился от боли.

– Итак, господин Ракитин, наступил час решительный и бесповоротный. Приговор должен завершиться его исполнением.

Проговорив это, Красоткин стал прямо перед Ракитиным, приподняв голову и захватив правой рукой свою левую руку. Он, видимо, хотел придать своей позе что-то угрожающее. Ракитин только устало откинулся на спинку стула; что-то дрогнуло в его побитом лице, но на этот раз он промолчал.

– Но не думайте, господин Ракитин, что мы унизимся до простого и банального убийства. Революция не отрицает насилие, но каждый случай его применения должен вызываться крайней ситуативной необходимостью. Как в ситуации открытых террористических актов, которые призваны разбудить народные массы и парализовать страхом всех защитников царского режима. И такие случаи оправданы и даже необходимы. Но!.. (Красоткин поднял правую руку вверх.) Сейчас совсем не тот случай. Вы – отнюдь не важная правительственная птица, да и ситуация у нас не публичная. И поэтому мною, как лицом, назначенным нашей организацией ответственным за исполнение вашего устранения, принято не совсем обычное решение. Решение, которое призвано подчеркнуть чистоту революционного террора и товарищей, его проводящих. Приговор вам, господин Ракитин, окажется обоюдоострым, и в результате кому погибнуть решит воля случая, или, как хотите, воля рока или даже Божья воля, если вы еще верите в Бога, хотя, судя по вашим же словам, ваш бог – это скорее мамона… Итак, Ракитин. Сейчас сюда вынесут два стакана с вином, один из которых будет отравленным, а другой – нет. Вы выберете один из бокалов… Да-да, – Красоткин поспешил, увидев какое-то движение в лице Ракитина, – возьмете один из бокалов, другой из них возьму я… И мы с вами вместе и одновременно – подчеркиваю, одновременно!.. – выпьем каждый свой бокал. И в результате, как вы догадываетесь, один из нас умрет. И так исполнится высшая революционное правосудие по принципу равного возмездия… Это, чтобы вам было понятно: тот, кто забирает жизнь, должен же и сам быть готовым отдать ее. Если убиваешь – будь готов умереть и самому. Это новая концепция суда. Это самая настоящее революционное правосудие и революционная чистота, которая…