– Пожалуйста, господин Ракитин, – Красоткин словно был даже доволен этим «юридизмом» Ракитина. – Председатель суда – я, собственной персоной, Красоткин Николай Васильев, и два заседателя – Карамазов Алексей Федорович и Верховцева Екатерина Ивановна. Ну с…

– Я даю отвод составу суда, – с новой «полуприщуренной» гримасой выдал «подсудимый».

– И на каком основании?

– На основании того, что судьи – люди заинтересованные. И потому не могут судить меня объективно…

– Гм… – Красоткин уже выглядел слегка обескуражено. Он и сам не заметил, как втянувшись в эту юридическую игру, стал, если уж не плясать под дудку Ракитина, то явно пошел у него на поводу. – И как вы это… чем подтвердите?

– Алексей Федорович – это мой давний дружок и мой давний завистник – а то бы нет, а, Алешка? Я только пошел в гору, только закружился с журналом – помнишь, как ты меня отговаривал – ой, затянет тебя среда, заест – говорил же – а быдто нет? Говорил, не отопрешься. Завидовал мне… Да и сейчас завидуешь. А – же нет? У меня-то уже и журнал и издательство скоро свое будет – а у тебя что? Похлебка одна учительская да революционная?..

Ракитин, выдав эту тираду, как-то внимательно взглянул на Алешу, даже вгляделся в него, словно что-то проверял по его реакции, может, хотел оценить по ней верность своих слов. Но Алеша на этот раз замер и не проронил ни единого звука. Тогда Ракитин медленно перевел взгляд на Катерину Ивановну и даже слегка развернулся к ней на стуле:

– А Катерина Ивановна… Эх, что с бабы возьмешь? Она и сейчас мне простить не может, что я когда-то к Хохлаковой старшей подбивался. Не рассмотрела она меня тогда. Не могла предположить, как далеко я пойду. А теперь жалеет… И вымести хочет…

В отличие от Алеши слова Ракитина остро подействовали на Катерину Ивановну. Она даже приподнялась на диване.

– Вот подлец!.. Красоткин, это уже просто невозможно. Пора заканчивать…

– Подождите, Катерина Ивановна, – тот слишком уж нервно ее перебил. – Мы договорились, что я буду вести это дело. Так что предоставьте… – и вновь адресовался Ракитину: – Но уж в моей объективности у вас, господин Ракитин, нет оснований сомневаться? Как полностью независимый и объективный человек я…

– А в твоей объективности – больше, чем даже в ихней, есть сомнения, – перебил Ракитин. Красоткин на этот раз совсем уж обескуражено замолчал, уставившись даже с какой-то обидой в лицо Ракитину. – Тебе как молодому и горячему покочевряжиться хочется, доказать своим старшим… своим учителёчкам, что я, мол, и сам с усам, что вот как могу красиво и по-революционному суды справедливые разгуливать… Покрасоваться хочется, даром что Красоткин, да и доказать, что молоко на губах уже давно обсохло…