Здесь пришла очередь вспылить Красоткину. Он побледнел так, что это было видно, несмотря на тень, в которой он стоял:

– Вы, вы!.. Вы – зарываетесь, Ракитин!.. Вы!.. В общем, так. Пора и правда заканчивать. Слушайте приговор. По обвинению в сотрудничестве с царской охранкой вы приговорены Исполнительным Комитетом партии «Народная воля» к высшей мере наказания – немедленному революционному уничтожению. Приговор должен быть приведен в исполнение немедленно. Подсудимый, вам предоставляется последнее слово…

Красоткин, кажется, и сам был доволен, что наконец довел «суд» до этой кульминационной точки. Он даже расстегнул после своих слов верхнюю пуговицу своего форменного путейского сюртука, как бы подтверждая, что официальная часть суда уже закончена. На какое-то время установилась тишина: все фигуры в комнате замерли в своих позах. Катерина Ивановна по-прежнему сидела на диване. Алеша был почти у ширмы дальше всех от Ракитина, справа от которого стоял Красоткин, а слева Муссялович, скрестивший руки у себя за спиной.

– Так-так, суд-то уже, оказывается, состоялся, – глухим голосом и на этот раз без какой-либо внутренней издевки, несмотря на весь внешний сарказм своих слов, снова заговорил Ракитин. – Без меня меня женили, называется… Ну да немудрено – что с этих взять, молодых да горячих… Им бы форсу побольше революционного, да перья боевые распушить поярче. А вот ты меня, Алешка, все-таки чуть удивляешь…

Ракитин снова неожиданно обратился к Алеше, и тот вновь непроизвольно выдал свою реакцию. Только на этот раз вздрогнул, хотя этого, кажется, никто не заметил, кроме Катерины Ивановны – она в этот момент единственная смотрела на Алешу.

– Удивляешь… Ты хоть Бога своего и похерил, но все-таки как-то уж слишком быстро крови захотелось попробовать. Я это еще тогда почувствовал, что что-то такое будет с тобою, когда мы… да после Грушеньки расставались. Что-то подобное почуял точно – будет… Это ты мне простить с тех пор не можешь, что ты вместо того, чтобы по завету твоего Зосимы идти братца спасать – к Грушеньке со мною отправился. А то как же… Устранить нужно свидетеля пятен на твоей моральной репутации. Оно и в самом деле – не пошел бы к Грушеньке, так и братца своего Митеньку мог спасти. Да уж наверняка так. А теперь неудобно. Оченно оно неудобно – надо устранять эти неудобства. Ну и что ж, если кровушки пролить. Это как у братца твоего: «раз Бога нет, то все позволено». И главное – кровушку-то проливать ближних своих… Быстро ты переучился из христианских исусиков в революционные палачи. Похерил, так сказать, все свое христианское наследство, да и Бога вместе с ним похерил. М-да… Вот когда пожалеешь, что Бога похерили, когда собственную шкуру делить начнут… Хотя, скажу тебе, друг мой Алексей Федорович, я Бога твоего еще раньше раскусил. Что он меня по своему образу и подобию-то и заделал… Да-да. По принципу: «ты – мне, я – тебе». Ну, сам посуди. На что ему все эти посты, молитвы, поклоны, свечи, вся дурь эта церковная и монастырская? Неужто, если он и впрямь так любит людей, не может им поблажать просто так – за ничто? Вот это и была бы настоящая любовь! Любовь без всяких условий и треб. А тут – нет, не так все. Божок-то у нас тоже нуждается в подношениях. Ты уж послужи ему, тогда и он тебе послужит. А за просто так – кукиш с маслом. Это ж и я так точно. Так вот и получается, старик, что Бог, ежели он есть, то он меня по своему образу и подобию соорудил. Соорудил, да еще и жить так научил – как глаза всем отвести в сторонку. Чтоб слова одни были, а дела другие. Он ведь и сам так делает. На словах – «подставь щеку», «отдай рубашку ближнему», а на деле – ну-ка пожалуйте в инквизицию али в застенки церковные, а ну-ка денюшку давай за то, се, третье, десятое… На дьячков, попов, монахов ли, опричников его возлюбленных. Да и к нему самому – просто обратиться, ни-ни. Давай-ка попостись сначала, давай-ка поговей, а ну – вперед, вычитай-ка правильце молитвенное, али еще и пару акафистиков, да канончиков. Это представь, если бы мать, к которой ребеночек ее обращается и просит: «мамка, дай поесть», говорила: «ан-нет, чадушко мое возлюбленное, ты сначала постой у меня на коленках, да попроси у меня хлебушка часочек-полтора неотступно, да еще стишок, али песенку хвалебную, про меня сочиненную прочитай – да несколько раз, вот тогда я и посмотрю, дать тебе поесть, али нет…» Что – быдто не так?.. Так-так… Но и я не дурак все же – учился кое чему. У него, это у Божка нашего, и у служителей его. Это, чтобы глаза отвести. Это как попы – поют, поют, а сами деньгу гребут. А дурачки думают, что поют – и это главное для них. Нет – главное деньга. И глаза, точнее, уши, нужно отвести, это чтобы дурачки-то их развесили. Да – и не об чем не думали, расслабились, так сказать. А они делишки-то свои и проворотят. Это чтобы народным мстителям управа оказалася. Урок преподать. Вот, как и я сейчас…