— Вы же одиноки, Джусуке, — взмолилась Батийна. — оставайтесь с нами. Поделимся, чем есть.

Но Джусуп твердо стоял на своем:

— Спасибо, дочка. Не хочу обременять тебя…

От горячей жармы ослабший Джусуп вспотел. Вытирая пот и пряча за пазуху сверток с чашкой толокна, что дала Батийна, он спросил:

— Нет ли вестей от отца, Батиш?

— Я его однажды видела. Прошло дней десять, как мы бежали сюда. Он ехал на лошади. — Батийна виновато как-то отвела глаза. — Встретились мы у самого перевала. Скота и народу столько скопилось, что всем сразу не пройти. Я ехала вместе со своим аилом. И прямо на пути повстречался всадник в вислой войлочной шапке на гнедой кобыле. Сразу и не узнала, что отец. Он окликнул меня. Я не заплакала. Не плакал и он. Мы просто приветствовали друг друга. Он тогда сказал: «Наши пожитки везут сзади. Твои братья и сестра плетутся пешком, помогают людям подгонять скот. Узнал, что ваши уехали вперед, и поспешил за тобой, чтобы хоть напоследок еще раз повидаться». Но тут Кыдырбай стал поторапливать: стада ушли, мол, вперед — и не дал нам поговорить. Мне пришлось спешно проститься с отцом.

Джусуп задумчиво и сокрушенно сказал:

— Досталось, наверное, бедному Казаку…

Батийна опять виновато отвела глаза.

— Отец, наверное, приезжал просить у нас лошадей. Он еще долго стоял и смотрел нам вслед. А я, дура, не догадалась! Надо было отдать ему своего жеребца. А самой пешком…

Джусуп стал прощаться.

— Ну, до свидания, Батийнаш! Ты нас с малюткой поддержала. Спасибо тебе, родная. Буду жив, еще увидимся.

И Джусуп вышел из шалаша, неуверенно ступая отекшими ногами.

Вблизи мерцает огонек

Когда весна оделась в зеленый наряд, в безжизненные, казалось, скупые серые горы стали стекаться беженцы из Кашгара.

— О боже, открой перед нами все перевалы, чтобы мы хоть разок увидели стойбища отцов! Верни нам былую спокойную и сытую жизнь, — говорили с надеждой люди, мечтая о родных местах.

Изо всех ложбинок, впадин, котловин появлялись новые и новые семьи. И опять, как при бегстве с киргизской земли, они заполнили все горные тропинки и ущелья.

Одно тревожило сердце каждого киргиза: что ждет его впереди? А вдруг вооруженные солдаты разгневанного белого царя перебьют всех на родной земле?

Каждый прислушивался к разговорам, навострял уши, словно скакун перед опасностью.

Те, у кого были быстрые кони, скрывали их от чужого, недоброго глаза, покрывали всяким тряпьем и хламом, иные обрезали хвосты и гривы жеребцам, превращая их в кургузых лошадок. Каждый хозяин опасался: «Как бы солдаты не позарились. А хвост и грива отрастут скорей, чем за год».