Вода родников, пробившая себе путь где из-под камня, где прямо из-под скалы, где из-под обрыва, была настолько сладкой и вкусной, что беженцы пили и пили ее и все не могли утолить жажду. Родники бежали куда-то вдаль, как сама жизнь. Там они соединялись в речушки, а речушки превращались в широкие полноводные реки.

Вьючные, припав к воде, словно стряхнули зимнюю дрему. Мужчины скинули сапоги, посбрасывали валенки, засучили штаны и опустили в воду уставшие, натруженные ноги. Шумно плескаясь, отмывали лица и руки. Женщины захлопотали, тут же принялись греть воду и стирать белье.

…А в зеленую долину по тропкам и берегам речушек со всех сторон спускались новые потоки беженцев — пешие и всадники, голодные и сытые, одетые и раздетые, сильные и слабые, едва волочившие ноги… Более здоровые помогали двигаться больным и престарелым, хромым и обессиленным. Они вели за поводок коней, на спинах которых сидели малые дети, разбившие в кровь ноги женщины, седые старики.

Беженцы все вливались, им не было конца, и каждый благодарил судьбу, что вырвался из кромешного ада и что живой шагает по родной земле.

За иными семьями брели полинявшие псы с повисшими хвостами. Клочьями на них висела сбившаяся шерсть, еще не успевшая полностью облинять. На спинах дворовых псов и на козлах-проводниках, гордо шагавших впереди овец и коз, еще держались старые войлочные подстилки и обрывки кошмы. Любой клочок кошмы или лоскут войлока — в нужде все могло пригодиться: что на подстилки, что на заплатки.

Тропинка, по которой лился нескончаемый поток беженцев, проходила рядом с ручьем, на берегу которого отдыхали люди из аила Кыдырбая. Многие заворачивали к воде, чтобы ополоснуть лицо и попить воды или перевести дыхание.

К реке подошел не очень старый человек с опухшим белесым лицом. С ним был мальчик. Широко расставив ноги, человек оглянулся по сторонам, За спиной у него было что-то выпуклое. Когда присмотрелись, увидели тоненькие, с соломинку, черные от грязи детские ручонки, словно прилепленные к спине отца, и склонившуюся набок ребячью головку. Тихий ветерок играл жиденькими черными косичками. Но человек держался бодро и своим видом, казалось, хотел сказать: «Ничего, мы еще поживем! Впереди у нас своя вода, свои луга… Живы будем, не сгинем».

Он снял поклажу и осторожно, как мешочек с овсом, положил на траву.

Когда беглец развернул одеяльце, послышался писк, и крохотная девочка зашевелила тоненькими, как стебли чия, ручонками.

— Не плачь, моя Бактыгуль, — склонился мужчина над девочкой. — Не плачь, крошка. Сейчас я тебе намешаю вкусного толокна.