Батийна подала и второй узелок, завернутый в старый платок.

— Здесь немного масла и толокна. Где остановитесь, размешай детям толокна с маслом…

Она торопливо посмотрела по сторонам и, заметив на лужайке оброненную жердинку, принесла Абылу.

— Возьми на всякий случай и эту палку. С ней удобнее шагать. Вдруг хищники встретятся, можно отбиться…

Она приласкала детей, поцеловала девочку в щеку, запеленала ее и увязала на спиле Абыла.

— Ну, с богом. Будем живы, увидимся. Береги себя. До встречи, милые.

Бактыгуль, очутившись в своем мешочке, растопырила худенькие пальцы, на лице ее появилось подобие улыбки, и, не отрывая глаз от Батийны, она слабо прошептала:

— Мама, мама…

Да, двухлетняя девочка уже понимала материнскую ласку.

Сердце Батийны сжалось в комок, его словно чем-то кольнули.

Абыл, пройдя несколько шагов, обернулся и тоскливо крикнул:

— До свидания! Прощай, мой соловей! Кто знает, увидимся или нет. Да хранит тебя бог. Мы будем за тебя молиться…

И с одним ребенком за спиной, другого ведя за руку, словно древний старик, опираясь на кривую жердинку, побрел Абыл вслед за караваном беженцев.

Батийна долго провожала их прощальным взглядом.

Отдохнув и дав отдохнуть вьючным, люди из аила Кыдырбая опять тронулись в путь. Меньше стало пеших, всех разместили по крупам лошадей, по спинам волов, по горбам верблюдов.

Позади остался еще один день пути, к беженцам стали прибиваться новые семьи из аилов, что задержались по укромным местам Ак-Сая при бегстве.

Качыке, видя, как люди находят знакомых, как встречаются и радуются, вспомнил о дяде Алымбае. Он подъезжал к незнакомым, умоляюще расспрашивал: «Дяденьки, скажите, не было ли среди вас чужих людей? Я потерял давно своего дядю Алымбая. Он сын Атантая из Карасаза… Такой широкоплечий, неуклюжий, тихий… Если увидите его, то скажите, что люди из его апла поехали на свое прежнее стойбище. Напомните ему, что у него был старший брат Кыдырбай, младший племянник Качыке и жена Батийна. Скажите, что они живы, здоровы и поехали на старое место».

Лишь Батийна, кажется, оставалась равнодушной. Она не искала Алымбая. Для нее он был давно потерянный человек. И она никому не признавалась, что где-то у нее муж. В то же время она не вправе была сказать — я, мол, безмужняя и хочу вырваться на свободу. Женщина не вольна самостоятельно покинуть юрту, порог которой переступила в молодости с мужем.

Батийна неотступно мечтала о свободе. Ей мучительно хотелось уйти в неведомом направлении, где ее никто и никогда не смог бы найти.

И в такое время, когда душа рвалась к свободе, надо же было умереть Кыдырбаю и завещать ей, Батийне, весь оставшийся скот, свою юрту, даже младшего сына Качыке! Кыдырбай предвидел, что с этим трудным наследством справится разве что Батийна, а не его ворчливая и вечно больная Турумтай. «Если упустить Батийну, — вероятно, думал он, — все пойдут по миру. А с ней они не пропадут». Не случайно он все свое движимое и недвижимое состояние ей оставил. Даже умирая, старший брат подумал о младшем Алымбае. Заботился о человеке, о котором никто ничего не знал…