ЛИХОРАДКА
— Я не для того рисковал жизнью перед Тиберием, чтобы теперь через египетских рабов просить аудиенции у этого мальчишки, — в бешенстве говорил Серторий Макрон своим самым доверенным солдатам.
День за днём он, мечтавший о высшей власти, такой, какую он отнял у Элия Сеяна, видел, как его влияние на императора стремительно ускользает, а сила шантажа преторианских когорт становится ненужной. А его жена Энния всё продолжала сетовать:
— После всего, что мы сделали, я больше ничего не значу для него.
Пока муж не заорал на неё:
— Императору нужна императрица, а не шлюха!
И добавил, что ей не удалось даже этого, поскольку император проходит мимо них, как мимо стены.
Ещё в большем раздражении — и это было видно — пребывал некогда влиятельнейший сенатор Юний Силан, почти десять месяцев бывший тестем императора. Он ежедневно чувствовал, как превращается в чужого и обрастает насмешками противников. Всё чаще он, оставшийся уже единственным и бессильным представителем крайне обеспокоенных оптиматов, видел улыбки окружающих, когда император выслушивал его советы и отвечал:
— А мне пришлось решить иначе.
Со своей стороны император видел в нём старого союзника Тиберия, возможно, даже соучастника, и инстинктивно не любил его.
Неспокойные дни переживал и знатный род Пизонов, наследников Гнея Кальпурния Пизона. «Мастера отравлений», — шептались люди при виде них. И если бы этого не забыл только народ, ещё бы оставалась какая-то надежда, но об этом помнил император.
И потому, когда к концу первого чудесного года Гай Цезарь неожиданно заболел — впервые в жизни — лихорадкой, с которой врачи не могли справиться, все каждый час дожидались известий о его здоровье, так как в случае ухудшения вновь начались бы игры в борьбе за власть.
Но он оправился после лихорадки и, открыв глаза, увидел рядом побледневшую от тревоги свою любимую сестру Друзиллу, которая, избавившись от ненавистного брака с Кассием Лонгином, вышла замуж по любви за одного из потомков Лепидов, рода триумвиров. Друзилла была хрупкой, ей ещё не исполнилось двадцати.
Гай сказал ей:
— Мне приснилось, что рядом со мной, как было принято у фар-хаоуи, ты в виде царицы Египта. И я даю тебе царственный у рей[51]...
Врачи уловили бессвязные слова, и кто-то вынес их за пределы комнаты. Император сказал, что хочет пить, долго пил, а потом уснул, и врачи заявили, что его спасли их лекарства, a fratres arvales[52] возблагодарили богов. Но произнесённые императором слова разошлись среди оптиматов и вскоре вызвали воспоминания о скандальных брачных традициях древних египетских монархов.