— Он мнит себя фараоном. Как Клеопатра, помните? Она была замужем за своим двенадцатилетним сводным братом Птолемеем.

На следующий день, пока народ Рима ликовал по поводу выздоровления императора, а группа заговорщиков замкнулась в горьком разочаровании, Каллист подошёл к ложу Гая и вполголоса спросил, хватит ли у него сил выслушать.

Тот удивился, но сказал, что хватит. И Каллист с безжалостной быстротой сообщил, что Юний Силан, «твой безутешный бывший тесть», вместе с внуком и наследником Кальпурния Пизона, «носящим то же мерзкое имя убийцы твоего отца и унаследовавшим его сенаторское кресло и богатства», узнавали каждый день о течении лихорадки, «но не радуются твоему выздоровлению». Император промолчал; его ясные глаза расширились на исхудавшем лице. Каллист прошептал, пока обеспокоенные врачи жались за дверью:

— Извини, что я так говорю с тобой. Но необходимо, чтобы ты знал. В эти дни...

Император задумался, сколько же дней прошло, потому что ничего не помнил, а ему ещё никто ничего не объяснил. А Каллист заявил:

— Пизон и Силан тайно встречались с Серторием Макроном.

Он помолчал, желая убедиться, что его слова хорошо поняты.

Утопив голову в подушках, император молча выслушал его. Это казалось сплетней, но произнесённые вместе эти три имени поразили его, как удар ножом, и он подумал: «Никогда Каллист не приносил мне счастливого известия». Тревога разрасталась в нём, в ушах всё громче раздавался шум. «И тем не менее он прав. Серторий Макрон — мастер интриг».

Но император сказал себе, что это абсурдные подозрения. Шум в ушах стих, но не совсем. Держа свои мысли при себе, император пробормотал, что хочет отдохнуть, и придворный врач демонстративно распахнул дверь, предлагая Каллисту удалиться.

Из-под прикрытых век, всё ещё очень слабый, император смотрел на уходящего Каллиста. Этот получивший свободу раб именно Серторию Макрону был обязан тем, что теперь бегал по палатам Августа и входил в комнату императора.

«Почему же он его обвиняет?»

Что произошло за чёрные дни его лихорадки? Чтобы успокоиться, Гай сказал себе, что непомерные притязания Каллиста не выносят соперников. Тем не менее тревога возрастала: Макрону он в буквальном смысле доверил свою жизнь. Эти мысли были невыносимы, и император отринул их. Соскальзывая в дремоту, он успел сказать себе, что для того, чтобы узнать правду, есть шпионы и осведомители. И он примет меры. Короткие фразы Каллиста запали в уголок его сознания. Каллист больше не станет их повторять.

Император поправлялся с быстротой молодости. Несколько дней спустя, проверяя донесения из Александрии, Каллист подсунул ему свиток: