Императора в ночь перед процессом мучила бессонница. Он впадал в тяжёлую дремоту, вскоре просыпался в надежде, что уже день, и безрадостно видел всё ещё глубокую ночь. Гай понимал, что хочет лишь увидеть лицо человека, виновного в смерти его матери.

Арвилий вошёл в торжественную, блещущую мрамором курию, полную замерших в ожидании сенаторов, и его появление приглушило даже шёпот дружественных послов и всерьёз напугало прочих. Но, увидев императора, он заколебался. А император после бессонной ночи увидел шестидесятилетнего лысеющего человека с нездоровой кожей, морщинами и бегающими глазами. «Берегись тех, кто при разговоре смотрит в сторону», — говорил отец. Сенаторы сидели в напряжённом молчании; это был первый процесс после смерти Тиберия. Пусть речь шла не о зловещем политическом преследовании, а подсудимый обвинялся в плохом управлении, приведшем к восстанию, тем не менее зал наполнили страшные воспоминания.

При первых же вопросах к обвиняемому император увидел, что этот безжалостный Арвилий подл, труслив и лжив. «И этот человек, — подумал он с бешенством, — держал в руках жизнь такой женщины!» Конечно, о том процессе Арвилий знал уж побольше, чем он.

Среди популяров разгорались мысли о реванше, в то время как среди оптиматов возрастал страх, что Арвилий начнёт говорить о прошлом. И потому все единогласно как можно скорее завершили процедуры и признали его виновным. Некоторые хотели посоветоваться с императором о тяжести наказания, и он под влиянием какого-то импульса объявил:

— Я не хочу смертей.

Удивлённые сенаторы снова вспомнили о нечеловеческом равнодушии Тиберия к жизням других, но из жалости к осуждённому или из-за своего скрытого пособничества повиновались и приговорили Арвилия к конфискации имущества и ссылке на один из скалистых островов Киклад в Эгейском море, на печально известный Гиарос.

— О! — воскликнул Каллист. — Нам посчастливилось поймать змею, а вместо того, чтобы раздавить ей голову, мы отпускаем её в глубину сада.

Но Арвилий, услышав приговор, пришёл в отчаяние и неприлично расплакался на глазах у всех. Тогда Марк Эмилий Лепид — человек, за которого влюблённая Друзилла изъявила желание выйти замуж, внук того Марка Лепида, в чьём доме ужинал Юлий Цезарь накануне своего убийства, — помня суровость ссылок, неожиданно попросил императора отправить осуждённого в какое-нибудь менее отдалённое и глухое место.

«Почему Лепид защищает его?» — подумал император, и на мгновение в нём вспыхнула подозрительность. Но потом он вспомнил, как трибун Кретик, верный товарищ отца в Сирии, отправлялся на Гиарос, чтобы там умереть, и приказал заменить отдалённый Гиарос на гораздо менее суровый Андрос. Сенаторы, восхитившись его милосердием, повиновались.