Этого было достаточно. Ганнибал велел своим людям рано лечь спать, чтобы пораньше встать, подкрепиться пищей и питьем и до восхода солнца начать бой.

Варрон, в свою очередь, готовился к решительному бою, и его войска на заре были вполне готовы; всех воодушевляла радостная надежда на победу, так как тут не было ни пещер, ни ущелий в которых неприятель мог бы укрыться, ни одного холмика на горизонте, ни одного ручья. На открытой равнине можно развернуть строй, использовать свое боевое уменье.

Кроме того, у Варрона было почти девяносто тысяч воинов, а карфагеняне не насчитывали и пятидесяти тысяч, и самый злейший враг не мог бы отказать римлянам в храбрости, в уменье сражаться и побеждать. Со времен Ромула и своего основания, Рим никогда еще не выставлял такого большого, так хорошо вооруженного войска; сегодня на бой шли представители знатнейших римских родов, цвет аристократии.

Воины перешли реку, обе консульские армии соединились и в боевом порядке выстроились против неприятеля. Середину занимала хорошо вооруженная пехота, правое и левое крыло составляла конница, перед строем стояли пращники, лучники и копейщики. Эти легкие отряды открывали сражение и вели его, пока оно не переходило в рукопашный бой. В таком же порядке были выстроены полки Ганнибала. Одним крылом обе армии подходили к реке. Еще до начала сражения выяснилось, что внешние условия не одинаковы для враждующих сторон. Сильный юго-восточный ветер гнал песок римлянам в лицо, а пунам в тыл; по мере того, как солнце поднималось, оно слепило римлянам глаза, между тем как пуны от него не страдали.

Раздался трубный клич, за ним последовала команда, и бой начался. В самом же начале сражения камень пращника ранил в голову консула Павла, командовавшего правым крылом всадников. Отерев струившуюся по лицу кровь, он храбро помчался вдоль реки на вражескую конницу. Однако пунийские наездники превосходили римских, и те вынуждены были отступить. То же было и на другом фланге. Зато в центре развертывалась иная картина. После выступления пращников и стрелков пунийская пехота быстро врезалась в ряды противника, но после первого же натиска была отброшена далеко назад. Римляне с радостной надеждой предвкушали миг, когда враг будет разделен и легко станет их добычей. А в том месте, где ряды пунов были разорваны, на коне возвышался сам страшный Ганнибал! Что он должен был испытывать в эту решительную минуту?!

Он подал знак; находившиеся около него горнисты протрубили сигнал, который разнесся по рядам до крайних пределов войска, в ту же минуту загремели трубы всадников, раздался топот десяти тысяч коней, и оба крыла широко развернутым фронтом устремились к центру, разя римлян с двух сторон и с тыла. Судьба сражения была решена.