— Конунги, скучно вам! — вдруг громко воскликнул Руар. — А вместе с вами и нам… Далеко мы от нашей родины, так хотя в память ее не будем изменять ее обычаям…

— Разве вы не довольны пиром? — спросил Аскольд, поднимая голову и вглядываясь в Руара.

— Нет, на столах всего в изобилии, а разве забыл ты, что для норманна пир не в пир, если он не слышит вдохновенной песни своего скальда про дела былые.

— Верно, прав Руар, — раздались голоса, — пусть поет скальд, пусть, и от тоски тогда не останется и следа!

— Да, пусть нам споет Зигфрид, прошу тебя, Аскольд, — заговорил и Дир. — В самом деле, это хотя немного напомнит нам покинутую нами родину…

Аскольд в ответ на эти просьбы утвердительно кивнул головой.

Возгласы удовольствия послышались со всех сторон. Аскольд, особенно в последнее время, не очень охотно слушал скальда Зигфрида и всегда отдавал предпочтение славянскому певцу. Теперь же он быстро согласился на просьбы своей дружины. Руар с Ингелотом приняли это за предзнаменование успеха в задуманном ими важном деле.

По знаку обрадованного Дира, немедленно в гридницу к пирующим введен был седой Зигфрид, славный скандинавский скальд, не раз своей вдохновенной песнью возбуждавший скандинавов к берсекерангу «особенно выдающийся по храбрости подвиг».

Он вошел, высоко подняв голову. Его выцветшие от лет глаза на этот раз светились огоньком вдохновения. Таким Зигфрида давно уже не видали. Все при его появлении затихли, как бы в ожидании чего–то…

— Привет вам, витязи, привет вам, мужи Днепра и Скандинавии! — произнес Зигфрид, останавливаясь посреди гридницы, прямо против князей. — Чего желаете вы от старого певца?…

— Спой нам, Зигфрид, — сказал ему Дир.

Скальд тихо рассмеялся.

— Спеть, а о чем? — заговорил он. — Где я почерпну вдохновение для моей песни? Разве слышу я звон мечей, шум битв? Разве вижу я теперь, что героев ждет светлая Валгалла?… Нет, нет, нет! Вместо них — трусливые бабы, да и то не норманнские, а такие, каких наши берсекеры видали разве только в Исландии…

— Молчи, старик! — гневно воскликнул Аскольд. — Тебя позвали петь, и пой!…

— Ты прав, конунг или князь — не знаю, как теперь и называть тебя, — усмехаясь отвечал Зигфрид, — хорошо, я спою тебе… Слушайте вы, витязи норманнские!

Он с минуту помолчал и потом запел. Тихо сперва, но затем его старческий голос начал крепчать и, наконец, стал таким же звонким, как и голос юноши…

О родных скалах далекой Скандинавии пел он, вспоминал фиорды, откуда по всем морям, известным и неизвестным, расходились за добычей легкие драккары смелых викингов. Пел он о славе берсекеров, о их безумно–отважных походах на бриттов, саксов, франков, вспомнил об Олафе Тригвосоне Мудром и о дерзко–смелом Гастингсе, пред которым трепетала Сицилия, потом перешел к чертогу Одина — светлой Валгалле, к тем неземным наслаждениям, которые ждут там души павших в бою воинов, и вдруг, в упор глядя на то бледневшего, то красневшего Аскольда, запел с особенной силой и выражением: