Если вдуматься, классовая система Европы и Америки вплоть до XX века стояла на разделении между теми, кто постоянно имел дело с нечистотами, и теми, кому этого делать не приходилось. Лица благородного происхождения даже в самых тяжелых превратностях судьбы до такого решительно не опускались. Поэтому те, кто опорожнял, чистил и прожаривал на солнце стульчаки и горшки, по этой самой причине не могли претендовать на благородство. Леди и джентльмены, даже самые снисходительные, здесь проводили черту. Именно поэтому, когда Том Джонс обрюхатил горничную, в этом не увидели ничего особенного, а вот любое покушение на добродетель дамы было тяжким проступком.

Этот принцип порой доходил до абсурда, воплощенного Свифтом в его знаменитом – когда-то считавшемся совершенно непристойным – стихотворении о том, как любовник прокрадывается в спальню возлюбленной. Он упивается видом баночек с помадой, духами и лентами, но потом видит у кровати хорошенький стульчик, открывает дверцу и обнаруживает, что это стульчак! Он выбегает из комнаты в отчаянии, с криками: «Селия! Селия! Селия срет!» Так ему и надо. Горничная Селии могла бы порассказать про свою хозяйку всякого – и эти рассказы оскорбили бы нежные чувства влюбленного, зато придали бы ей человечность, в которой влюбленный ей отказывал.

Граница между хозяйкой и горничной. Даже у миссис Микобер, дошедшей до крайней бедности из-за злоключений своего любимого Уилкинса, есть кому опорожнять горшки: этим занимается несчастная сирота, служащая у Микоберов за жилье и еду – вероятно, скудную. Сирота, почти наверняка незаконнорожденная, происходила из работного дома и, таким образом, практически не заслуживала звания человека. Так, кто-то, чтобы горшки выносить. А миссис Микобер должна была иметь прислугу, иначе все ее претензии на благородство улетучились бы.

Имеет ли эта тема какое-то отношение к черной тени, нависшей над «Домом пастора»? Да. Будь у меня возможность посмотреть на Эмили и, может быть, провести анализ двух-трех образцов ее стула, я бы, возможно, нашел подтверждение тому, о чем уже догадался, и тому, чего, видимо, боялась Чипс.

10

10

Профессиональный этикет не позволял мне вмешиваться в лечение Эмили Рейвен-Харт (как бы я ни подозревал ошибочность диагноза Дюмулена). Но это не мешало мне втайне наблюдать за Эмили. Я часто выглядывал из окна своей консультационной на внутренний двор, ограниченный с одной стороны садом «Дома пастора», а с другой – задней стеной храма Святого Айдана. Мои строения утратили практически всякое сходство с конюшней (если не считать красивого барельефа с лошадиными головами над входом); они красиво смотрелись и содержались в порядке. Слушая своих пациентов, я часто бросал взгляд в окно, поскольку пациенты говорили свободней, если я не смотрел прямо на них. Я знал, что от взгляда в упор человеку бывает не по себе.