— Что нам это дает? — размышлял Петерс — Рейли, разумеется, агент британской разведки, но он частное лицо, без какого-либо официального статуса, Лондон в случае провала от него открестится. На Локкарта у нас по-прежнему почти ничего нет, не считая, конечно, его записочки.

— А наш разговор о заговоре латышских стрелков с целью убийства правительства и захвата власти?

— Слова, только слова.

— Рейли бывает у Локкарта, наверняка, можно установить хвост, проследить, куда он пойдет, выявить связи.

— Делали уже — никакого результата. Эта змея бесшумно уползает в любую норку, раз и нет его! Надо думать, как прихватить господина Локкарта. Есть, конечно, один план. Нам нужна политическая зацепка, это должен быть заговор, который раскрыли органы ВЧК, но не заговор латышских стрелков, а заговор послов, например!

— Так нет же такого заговора? И послов нет!

— Это не важно, для населения Локкарт такой же посол, и повод для его ареста у нас есть, — Петерс потряс в воздухе запиской генералу Пулю. — Кстати, как вам этот Рейли?

— Хитёр, умен, осторожен, хотя, — Берзиньш сделал паузу, — в какой-то момент мне показалось, что он русский. Более того, навеяло чем-то таким, как бы сказать, ну приблатненным что ли, в говоре у него прорвалось что-то такое. Так иностранцы не говорят, слова ставит как-то странно, будто мазурик.

— С Одесского кичмана сбежали два жигана, — напел Петерс.

— Да, что-то в этом духе, хотя, может быть, мне только показалось.

— Тем хуже для него, если у господина Рейли к тому же не все в порядке с документами, приговор будет коротким и справедливым.

Рейли встретился с Локкартом в одном из многочисленных полулегальных московских ресторанов, где всегда многолюдно, но можно уединиться в кабинке и спокойно поговорить обо всем. В шуме и гомоне главного зала, ничего подслушать практически невозможно, особенно, когда говорят на чужом языке.

— Знаешь, Брюс, — заметил Рейли, — мне эти латыши не понравились, особенно командир Берзиньш.

— Думаешь, провокация?

— Не исключаю, слишком грубая работа. Он напрямую, очень напористо просил у меня денег и, не раздумывая, расписался за них. А представь, у меня эту расписочку найдут при обыске. Куда тогда товарищ Берзиньш пойдет? Вот так, а он этого не испугался.

— Может, жаден и глуп?

— Не думаю, к деньгам он отнесся равнодушно, делал вид, что интересуется. Но те, кто болен деньгами, ведут себя по-другому, у них глаза становятся безумными. Я хорошо это знаю.

— Какую сумму ты дал ему?

— Полмиллиона.

— Однако!