Письма от Елизаветы приходили регулярно. Екатерина посылала ей дружелюбные ответы до того дня, когда у нее распух большой палец и писать стало больно. Тогда ей пришлось попросить Анну, чтобы та написала записку вместо нее.

— Я так устала, — сказала она сестре. — И дело не только в моем пальце. Боюсь, со мной что-то не так. Мне все дается с трудом. Ты чувствовала что-то подобное, когда ждала ребенка?

Анна погладила ее по руке:

— У всех все по-разному. Ты говорила доктору Хюйке о своих ощущениях?

— Да, он сказал, что беспокоиться не о чем. — Екатерина взяла крошечный чепчик, который вышивала для ребенка, и принялась делать стежки. — Если бы только Том дал мне покой.

Он исполнял все ее желания, и не было сомнений, что отношения между ними улучшились. Однако, по его настоянию, они продолжали держать открытый дом, приглашали в гости местную знать и джентри, даже друзья из Лондона наведывались к ним, и всем оказывали радушный прием. Том делал это ради нее, Екатерина знала и радовалась, когда визитеры говорили, что Садели — это второй двор в стране.

— Я знаю, он не остановится, — сказала Анна. — Тебя, должно быть, не покидает ощущение, что ты постоянно выставлена напоказ. Это неправильно для женщины в твоем положении. Ты говорила ему о своих чувствах?

Екатерина откинула голову на спинку кресла:

— Я пыталась, но он хочет показать всем Садели и сравняться с Нэдом. Ему нужно, чтобы этот замок затмил Сомерсет-Хаус.

— Я поговорю с ним, — сказала Анна. — Ему следует понять, что если он хочет получить здорового сына, то тебе нужен покой.

— Ты добрый друг мне, сестрица. — Екатерина слабо улыбнулась; глаза у нее так и слипались.

Что бы ни сказала Анна Тому, он к ней прислушался. Гости разъехались, развлечения прекратились, и — о счастье! — они остались одни. Екатерина целыми днями гуляла в садах, молилась в своей личной часовенке или просто сидела в тени старого дуба, наслаждаясь августовским теплом.

Однажды леди Джейн принесла ей очередное письмо от Елизаветы, в котором падчерица выражала беспокойство по поводу пораненной руки Екатерины.

Милорд адмирал написал мне, что его ребенок шалит в Вашей утробе. Если бы я присутствовала при его появлении на свет, то, без сомнения, проследила бы, чтобы его хорошенько отшлепали за те беспокойства, которые он Вам доставил.

Эти слова вызвали у Екатерины улыбку; ей всегда нравилось остроумие Елизаветы. И она с удовольствием прочла, что сэр Энтони, леди Денни и миссис Эшли — все молятся за нее и шлют ей добрые пожелания благополучно разрешиться от бремени. До этого счастливого дня оставался всего месяц. Погруженная в идиллию и окутанная этим странным утешительным чувством, что все будет хорошо, Екатерина больше не сердилась на Елизавету и даже на Тома. Случившееся в Ханворте казалось ей давнишним и далеким.