— Волнение, — заметил граф Бисмарк, пожимая плечами, — естественное в тех странах и повторяющееся время от времени. К этому ведёт беспорядочное и не установившееся политическое и социальное состояние.

— Однако в настоящее время, — сказал Бенедетти, — это естественное брожение, кажется, имеет внутреннюю связь в различных пунктах и стремится к определённым целям. Панславистское движение, имеющее удивительную организацию и захватывающее даже австрийские области, общее движение в греческой церкви, всё это, возрастая и усиливаясь, должно вести к распадению и уничтожению Турции и к безграничному господству России на Востоке, подкреплённому религиозным влиянием.

— Мне кажется, всё это лежит в отдалённом будущем, — возразил граф Бисмарк, — а для современного положения дел едва ли стоит заниматься случайностями грядущего, которые, без сомнения, наступят тогда, когда европейская политика будет находиться в иных условиях и когда руководить ею будут другие люди.

— Я не могу вполне разделить ваше мнение об отдалённом обострении вопроса, — сказал Бенедетти спокойно, — очень часто такие кризисы наступают внезапно, и если застают врасплох, то могут быть чрезвычайно опасны для спокойствия Европы. Я далёк от мысли утверждать, да к тому же не могу доказать, чтобы русское правительство руководило или возбуждало вообще замечаемое на Востоке движение; не подлежит, однако, сомнению, что плоды этого движения будут полезны России, да и невозможно требовать, чтобы правительство при таких обстоятельствах уклонялось долго от влияния собственных интересов или препятствовало полезному для него движению.

— Конечно, мы видели пример тому в Италии, где туринское правительство, а также Франция вступили тогда только в подготовленное партиями движение, когда нужно было сорвать зрелый плод, — сказал граф Бисмарк, не спуская проницательного взгляда с посланника, — однако я не думаю, чтобы в ближайшем времени могло случиться что-либо подобное в восточных делах, где и без того гораздо труднее овладеть более запутанными отношениями.

— Но где, — заметил посланник, — распадающаяся и слабая Турция стоит лицом к лицу с более могущественными державами, нежели стояла в то время Сардиния…

— Правда, Сардиния была очень мала, — сказал граф Бисмарк, — но ей помогала Франция.

Посланник, казалось, не слышал последнего замечания; его безжизненное лицо не утратило выражения неизменного учтивого равнодушия.

— Император полагает, — продолжал он, — что необходимо противостать опасному развитию дел на Востоке, именно в ту минуту, в которую ещё возможно оказать успешное влияние. Император признает, что статьи Парижского трактата сильно стесняют национально-экономическое и торгово-политическое развитие России. Поэтому он готов помочь пересмотру сказанного трактата касательно судоходства и защиты берегов Чёрного моря; с другой стороны, император и его правительство убеждены в необходимости сохранить неприкосновенность Турции, чтоб не нарушить европейского равновесия. Итак, для предупреждения всех опасных катастроф будет, конечно, целесообразно подвергнуть всё положение восточных дел рассмотрению великих держав, которые приведут в порядок все тамошние дела, окончательно определят и установят их за ручательством Европы. Турция не уклонится от необходимых реформ, равным образом и Россия не отважится питать мысль о безграничном владычестве на Востоке или внимать стремлениям, имевшим в виду сказанную цель, так как против неё будет воля всей Европы.