Еще раз спасибо за тебя хорошим людям. А любовь друзей я очень чувствую и люблю их, может быть, еще горячее, чем раньше. Ценю их еще больше.
Меня ужасно огорчило известие, что пропал пушкинский автограф. Этих стихотворений было два. Которое «Воспоминаньями смущенный» или же «Навис покров угрюмой нощи»? Бедная хромоножка![615]
У нас теплые, ясные, сухие весенние дни. Река у одного берега тронулась. Вчера пролетала первая бабочка: «павлинье око». Работы наши близятся к концу. Жаль будет покидать эту колонну. У нас для рабочих кессонных работ устроен душ, и мы все им пользуемся. Такое наслажденье! Хожу каждый день им пользоваться. В кессон[616] же меня из‐за сердца не пускают. Стройка мне интересна. Я люблю, когда что-нибудь нужное создается. Все находят, что я здесь поправился.
У нас большие и радостные волнения. Каждый день освобождают из старых лагерников по несколько человек после суда. Говорят, что из 103 разбиравшихся дел 100 кончилось освобождением. Но касается ли это 58 ст. — не могу выяснить. Из нашей колонны освобождают все бытовиков, но и к-р старых у нас очень мало, так что это не показательно. Передавали сегодня, что на стройке утром был председ. сессии суда и говорил, что о к-р., взятых по изоляции, послан в Москву специальный запрос. Опять с весной расцветают надежды. Сегодня пишу мало. Прости. Еще много работы. Ночь. Шумы и звуки работы. Я один в конторе — а душа с тобою.
Твой Коля.Коля.
12 апреля 1939 г. Ст. Уссури
12 апреля 1939 г. Ст. Уссури12го/IV
Дорогая моя Сонюшка, твое письмо от 26/III я готов был воспринять как умолчание тобою об полученном отказе, настолько оно было печально. Бедная, любимая моя жена! Но по правдивому тону этого письма я понял, что отказ тобою еще не получен и тебе еще, мой дорогой друг, придется его пережить! Вот что мучит меня! Обо мне же не беспокойся: я приму его вполне стойко. Ты в предыдущем письме писала, что придумала какие-то новые пути. Оставь, Сонюшка, эти хлопоты, надежды, разочарования только губят твое здоровье, надрывают твои силы. Предоставь все течению жизни. Жизнь мудрее нас!
Ты советуешь мне найти смысл в моей жизни здесь. По существу, он только в письмах. Все то осмысление моей жизни здесь — о котором я писал тебе в письме от 3го (№ 62), имеет смысл в плане моей жизни в целом лишь при условии, что она не кончится здесь. А что все пережитое — лишь этап к последнему, завершающему периоду моей жизни уже на воле. А если его не будет, то к чему все это?
Очень меня огорчает то, что я чувствую себя в лагере совершенно лишним человеком. Вспоминаю часто, как в юности, мечтая о большой значительной жизни, — я опасался стать «лишним человеком». Лаврецкие, Рудины, Неждановы[617] мне были очень близки.