– Не называйте меня так, – тотчас сказала я.

Но она повторила: Аврора, Аврора.

– Вы не должны называть меня этим именем.

– Почему? В темной называла же, и вы охотно на него откликались! Почему вы от меня отстраняетесь?

Я уже встала с кровати.

– Так надо.

– Но почему?

Я ответила, что нам не положено приближаться вплотную друг к другу: запрещено правилами Миллбанка. Но теперь Селина тоже встала, и в крохотной камере было некуда отойти, чтобы оказаться на безопасном расстоянии от нее. Мои юбки задели лоток с паклей и взмели облако пыли, но Селина просто шагнула сквозь него и положила ладонь на мою руку.

– Вы хотите, чтобы я была рядом, – сказала она.

– Нет, не хочу, – быстро возразила я.

– Да, хотите. Иначе зачем пишете мое имя на страницах дневника? Зачем вам мои цветы? Зачем вам, Аврора, мои волосы?

– Вы сами прислали их мне! Я не просила!

– Я не смогла бы их прислать, если бы не ваше страстное желание получить их, – просто ответила она.

Я в замешательстве молчала. Увидев выражение моего лица, Селина отступила назад и уже несколько другим тоном сказала, что в любую минуту может заглянуть миссис Притти, а потому сейчас я должна стоять спокойно и слушать. Ей нужно кое-что рассказать мне. Она побывала во тьме и теперь все знает. И я тоже должна узнать…

Селина немного наклонила голову вперед, но не сводила с меня глаз, которые сейчас казались огромными и темными, как у колдуньи. Она ведь как-то говорила мне, что отправлена в Миллбанк с какой-то целью? И что рано или поздно духи откроют ей, в чем она состоит?

– Так вот, они приходили, Аврора, когда я лежала без сна в темной камере. Приходили и сказали, зачем я здесь. Вы не догадываетесь зачем? Мне кажется, я давно догадалась. Вот почему и была так напугана.

Она облизала губы и сглотнула. Не шевелясь, я напряженно смотрела на нее. Потом спросила:

– Так какова же цель? Зачем духи отправили вас сюда?

– Ради вас. Чтобы мы с вами встретились и, встретившись, все про нас поняли – и, поняв, соединились…

Она словно нож в меня вонзила и повернула в ране: сердце мое бешено заколотилось, и за его тяжелыми частыми ударами я ощутила в груди знакомый болезненный трепет, только более яростный, чем когда-либо раньше. И ответный лихорадочный трепет я почувствовала в Селине… Боже, какая нестерпимая мука!