Она сказала, что просто ждала меня: ей нужна была я, чтобы соединиться со мной.

– А если вы мне откажете, – продолжала она, – или если вам запретят посещать меня, что вы станете тогда делать? Так и будете до скончания дней завидовать вашей сестре? Так навсегда и останетесь узницей в вашей собственной темной камере?

Перед моим мысленным взором вновь возникла тоскливая картина: я, в грязно-коричневом платье, сижу подле брюзгливой престарелой матери, которая недовольно ворчит, когда я читаю слишком тихо или слишком быстро.

– Но полиция непременно нас разыщет, – сказала я. – И арестует.

– Если мы покинем Англию, нас арестовать не смогут.

– Побег наделает много шума в прессе. Все будут меня узнавать. Светское общество нас отвергнет!

– Когда это вы дорожили своей принадлежностью к подобному обществу? Какая вам разница, что там о вас подумают? Мы найдем место вдали от всего этого. Найдем место, предназначенное нам свыше. И я займусь делом, для которого создана. – Селина потрясла головой. – Всю свою жизнь, из недели в неделю, из месяца в месяц, из года в год, я считала, что все знаю и понимаю. Но я ничегошеньки не знала. Мне казалось, я вижу свет, но глаза мои все время были закрыты! Каждая несчастная женщина, приходившая ко мне, касавшаяся моей руки, забиравшая частицу моей души… каждая из них была лишь тенью, Аврора, вашей тенью! Я просто искала вас – а вы искали меня, свою половинку. И если сейчас вы допустите, чтобы нас разлучили, наверное, мы обе умрем!

Моя половинка. Знала ли я это раньше? Селина уверена, что знала.

– Вы сразу догадались, сразу почувствовали, – сказала она. – Думаю, даже прежде, чем я! Думаю, вы все поняли в первый же раз, как меня увидели.

Я вспомнила, как зачарованно смотрела на Селину, сидящую в светлой камере, с повернутым к солнцу лицом, с фиалкой в руках… Неужели и правда я сразу почувствовала в ней родную душу, как она утверждает?

Я прижала руку к губам и прошептала:

– Не знаю… не знаю, право.

– Не знаете? Взгляните на свои пальцы. Разве вы не знаете, ваши ли они? Взгляните на любую часть своего тела – вы все равно что на меня смотрите! Мы единое целое, вы и я, и между нами нет различия. Мы были отъяты, две половинки, от одного куска сияющей материи. Я могла бы сказать «люблю тебя» – это легко сказать, такие слова ваша сестра говорит своему мужу. Я могла бы написать «люблю» в тюремном письме, четыре раза в год. Но моя душа не любит, она неразрывно сплетена с вашей душой. И наша плоть не любит, она едина и стремится обрести свою целостность – иначе она зачахнет! Вы подобны мне. Вы знаете, каково это – покидать пределы земного мира, покидать свое «я» – сбрасывать его, точно платье. Вас поймали – да? – прежде чем вы окончательно от него освободились? Вас поймали и вернули обратно вопреки вашему желанию… Неужели, по-вашему, духи допустили бы ваше возвращение в земной мир, если бы вы не были нужны здесь? Неужели ваш отец не принял бы вас, если бы знал, что ваш срок настал? Но он отправил вас назад, и теперь вы принадлежите мне. Вы не дорожили своей жизнью, но теперь она моя. Вы все еще сомневаетесь?