А может, Христос тот и бысть подобен Хорту? Волхва такожде чаяли прибить не прибить, а наказать за речи о богах, ошейник с серебряными шипами наложить, а после и пожечь совсем на дровах.

Как все то свершается?.. Течет, будто река, – не остановишь. Одно, другое… Шаг за шагом, и что-то открывается. То Чубарого встретил, то Луку, Леонтия, Стефана Ореха и всю братию.

И вон куды забрался. Почти уж на верх Днепра. И будет ли ему целение? Свершится ли олафа? Как узнать?

В веже один храп прервался. Кто-то заворочался, и скоро показалась всклокоченная борода Мухояра. Дед, кряхтя, вылезал наружу.

Сейчас умоется и будет творить молитву Хорсу.

А Спиридон и не ведал, кому молиться, кого просить: напои меня речью… Да и так ею напитан. А дай той речи петь и звенеть, стучать, яко каменья, волноватися, яко травы под ветром, журчать ручьем, кликать птицами и шуметь огнем в горниле.

Ни мнихи в Смядыни, ни волхв на роднике в Арефине – никто не освободил его от молчания.

И чуял Спиридон себя заколдованным.

8

8

Однодеревка далекого смольнянина Чубарого поднималась выше и выше, проникая с каждым днем все глубже в Оковский лес. И Днепр делался теснее, мельче, прозрачнее. Теперь уже во многих местах можно было перейти его с берега на берег, хотя попадались и глубокие виры. Кругом вставали стены великого Оковского леса. Дубов здесь было мало, а больше огромных елей, сосен, берез. Звери то и дело выходили к путникам и не убегали сразу, а стояли и пытливо глядели, и в выпуклых их коричневых и черных глазах не видно было ни капли страха. Последняя весь, в которой им удалось раздобыть соли и муки, осталась далеко позади.

В той веси на высоком угоре над Днепром Хорт и Мухояр свершили обряд сожжения умершего. Тот человек, старик, уже доживал последние мгновения, егда они причалили к берегу под угором. Мухояр с Хортом хотели выменять пойманную рыбу и шкуру дикой козы на соль и муку. Да жители как-то враз признали в них радетелей древлей веры. И прошали их дождать нави одного старца Бахаря Правотарха. И Хорт с Мухояром согласились. Да и немного ждать пришлось: к утру старец тот помер. Мухояр распоряжался мужиками и бабами той веси, наказывал, что деять: какие дрова на костер ладить, какие горшки нести, что класть подле умершего. Да они и сами то помнили, но с видимой готовностью подчинялись. Хотя и высоко они жили на Днепре, далёко от крестившегося уже сто с лишком лет назад Смоленска, но и сюда к ним доходили священники-крестители со дружинниками, по Днепру и взошли, держа путь не для-ради этого, а по иным делам, к волоку на Вазузу, а по ней и в Волгу. И крестились, а по старине жить продолжали, мертвецов сожигали, тризну чинили, купальские костры палили. А там снова смольняне нагрянули, и гриди плетьми-то их поучили, капище Велесово порубили, разворотили, Бахарю Правотарху бороду выдрали, он травник бысть да облака зазывал на дождь али, наоборот, прогонял на вёдро, кобь творил – последний волхв в дебри той бысть. Ну и по боязни перестали мертвецов сожигать, а праздники играли с оглядкой с угора-то: не видать тама ладьи княжеской?