Они смотрели друг на друга.

А взять и увлечь ее за собой, замелькали мысли, в глубь бора, по мхам, побежать, сокрыться… Однодеревку бы сыскать якую паки[369] да и плыть по Двине, а там Каспля, Гобза, а еще раньше будет устье Мёжи, батька сказывал, и по той Мёже взойти до устья Ельши, а там по Ельше и в Лучин городок, и в озеро Ермилы, полное белых кринов да лебедей. Да на том озере и поставить одрину и жить. Петь песни… Она-то не немко. Поди, дивно поет.

О чем думала Нагме, неведомо.

Но не спешила уходить, возвращаться в окровавленную ладью с мертвецом.

И Спиридон стоял напротив, заставляя себя хоть ненадолго отводить глаза… Да снова глядел и глядел на это лицо, смугловатое, но и светлое, с нежными щеками, прямым носом, глазами, похожими на странных птиц, – не зимородков ли? Спиридон даже заулыбался от такой мысли. Девица вопросительно взглянула. Спиридон показал на глаза и помахал руками, как крыльями. Она похлопала ресницами, разгадывая эти жесты… И тут по бору полетела с криком птица, розоватая с голубыми пестринами сойка. И Спиридон снова указал на ее глаза, а потом на сойку. Неизвестно, что поняла девица, но она кивнула и уже лучисто взглянула на отрока с длинными льняными волосами и яркими глазами.

Может, и впрямь бежать? Но вместо этого принялся собирать сухие ветки для костра. Нагме, уже зная его обязанности, взялась ему пособлять.

Набрав достаточно веток, они вышли к реке. Берег здесь бысть обрывист, и костер лучше было развести на краю бора. Складывая ветки, Спиридон посмотрел вниз. В ладье все продолжали спать. И снова помнилось, что это ладья мертвецов, так страшен бысть и ее вид, и вид спящих, изнемогших, избитых людей. Но один человек и не спал, Спиридон его заметил. Он сидел на носу и мотал головой. Это был тот мужик из Женни Великой, Рюма Сало. Он, кажется, подзывал Спиридона.

Спиридон спустился, приблизился к носу с вырезанной головой дракона. Мужик протянул ему связанные посиневшие руки, зашептал горячо:

– Отрок… чадо… Христом богом молю… Зарежут аки агнца…

Спиридон смотрел на него, оглянулся на берег и увидел Нагме.

– Зарежут, зарежут… – шептал мужик. – А тама баба… ребятишки… Слышь…

И Спиридон вынул нож деда Мухояра и перерезал веревку.

– Тута ишшо ноги, – шепнул мужик.

Спиридон, поколебавшись мгновенье, отдал ему нож, и мужик перерезал сам другую веревку. После того осторожно перелез через борт, ступил на берег. Спиридон протянул руку за ножом. Но мужик отвел свою руку с ножом.

– Не осерчай, путь долгий, – шепнул он и полез по крутому берегу.

Спиридон смотрел, чего-то ждал… Оглянулся: спят… Глядь на берег – уже и след простыл того мужика из Женни Великой, Рюмы Сало. Снова встретился взглядом с глазами Нагме… Они и точно как зимородки порхали. Да улететь не могли. Спиридон улыбался. Но очи девицы полны были туги да жели.