– Извините, герцог, что я заставил вас прождать более получаса, – сказал он, не трогаясь с места, тогда как знатный гранд все еще стоял перед ним.

– Я помню, – продолжал Аллиага, – что когда я в первый раз явился к вам в Вальядолид, вы заставили меня прождать более часа.

Герцог видимо смутился и напрасно старался улыбнуться.

– Да! Да! Я помню начало нашего свидания.

– А я так больше помню, – наконец возразил Аллиага с гордым взглядом, – но успокойтесь, герцог, я здесь не у себя.

И учтиво указав герцогу на кресло, он прибавил:

– Мы здесь у короля.

– И я тоже не забыл этого рокового свидания! – воскликнул Уседа с замешательством. – Воспоминание о нем меня постоянно преследовало, угрызения совести меня часто мучили, есть тайный голос, который шепчет сердцу и открывает ему истину. Я не мог его заглушить, и он привел меня к вам, он заставил меня раскаяться… он побуждает меня просить вашего прощения и сказать вам: «Сын мой, сын мой!»

Эти слова герцог произнес сколько возможно растроганным голосом и протянул руки к Аллиаге с какой-то особенной нежностью, но Аллиага быстро встал и, отступив несколько шагов, сказал:

– Надо слушаться всегда первого голоса природы, вы, верно, тогда так и поступили, и вы правы, герцог.

– Неужели вы не понимаете раскаяния!

– Как же! Я даже вполне постигаю ваше раскаяние. Вы не желали быть отцом бедного Пикильо, но желаете быть отцом аббата Луи Аллиаги? Клянусь вам, какова бы ни была кровь, текущая в моих жилах, мой настоящий отец тот, кто протянул руку моей нищете, а не богатству и могуществу. Мой отец тот, кто принял меня с отверстыми объятиями и назвал сыном тогда, когда я не имел приюта. Да! мой отец теперь сам в несчастье, он лишен отечества и нуждается в моей помощи. Знайте, герцог, что отец мой мавр, изгнанник, Деласкар Дальберик! – Потом он прибавил спокойно: – Вас, герцог, привела сюда другая причина; скажите откровенно, кто вас прислал?

– Король поехал на охоту, – отвечал нерешительно герцог, – и на дороге встретился с графиней д’Альтамирой. Он сказал ей, чтобы я повидался с вами, и потому я пришел.

– И он больше ничего не сказал? И вы ничего не знаете?

– Решительно ничего, но мне приятно было бы услышать добрые вести.

Аллиага с гордостью взглянул на Уседу и сказал:

– Я должен говорить с вами откровенно, хоть эта откровенность может показаться вам жестокой…

Он сделал ударение на этом слове.

– Вы одни в мире будете знать о том, что я вам скажу, сам король не знает этого и не будет знать. – И он вынул из кармана донос, подписанный отцом Жеромом и Эскобаром, и стал читать его очень тихо. Этому ясному обвинению Уседа не мог сделать ни малейшего возражения, он молчал, но зубы у него стучали, лицо помертвело, и холодный пот выступил на лбу.