Алеша благодарно улыбнулся и слегка подмерзшим голоском вкрадчиво, по-ребячьи стыдливо стал рассказывать, как перед отправкой в армию целовал бабкину икону.

— Последнюю ночь я просидел с ребятами и девками в колхозной конторе. Дома-то рев, как в голодном хлеву, в дверь голову страшно сунуть. За ночь раз пять подходил к дому, а бабы будто сквозь ночь видят: ступишь на крыльцо — ревмя ревут. Я назад, в контору... К утру, видно, бабий дух вышел, умолкли они и разошлись кто куда. Бабка Поля моя — самая хитрющая на деревне: по утречку вытурила сестер с подругами из избы, мать к председателю отправила похлопотать за меня, чтоб оставили на лето — трактористов-то нету; братишек заставила мешок с харчами на подводу нести и там караулить его. Сама же поманила меня в горницу, задернула занавески на окнах и говорит:

— Бог воинов-солдатов от пулей всяких завсегда сбережет, ежели помолишься ему. Отныне ты воин! Помолись, отдай поцелуй Спасителю.

Икону Георгия Победоносца с красного угла сняла, меня на колени поставила, молитву зашептала, а потом и потребовала:

— Целуй!

— Не имею права, — говорю ей, — я комсомолец,

— Комсомол комсомолом, а вера верой... Целуй!

Словом от бабки не отмахнешься — вскочил с колен да на дыбки, как конь самого Победоносца:

— Не по-солдатски это — на коленях жизнь вымаливать!

Сказал так-то, кулаком в грудь себе саданул и во двор метнулся. Бабка за мной, слезой зашлась, сама на колени повалилась, запричитала:

— Господи, спаси-помилуй раба своего! Обереги от пуль и напастей его! Надели воинством и хоробростью!..

Задолдонила моя бабка чуть не на всю деревенскую слободу — позор, и только. Я тогда бабку в охапку — и в избу с ней.

— Давай, — говорю, — старая. Ты с меня вперед фашиста голову снимаешь принародно.

Обрадовалась бабка Поля, закрестилась пуще прежнего... Но и мне уступила с радости.

— Дитенок мой, Спасителя-то я сама за тебя поцелую, а ты хоть к подковке приложись, уважь старую и успокой.

Подковка с алой ленточкой на иконной дверце, на стекле выписана была. Красивая такая, хоть языком лижи, а не губами прикладывайся... Поцеловал — аж холодком обдало, как от всамделишной подковы. Вот такой она мне помнится, как у Братуна...

* * *