После этого, с сухой иронией продолжал размышлять он, он старался в некоторой мере стать ей отцом. И даже не подозревал, чем это обернется. Когда девушки приезжали в Лондон, он водил их куда-нибудь, иногда вместе, но чаще ее отдельно… почему? В то время он твердил себе, что ей нелегко все время находиться рядом с красивой, безупречной, обаятельной Полли. Ему вспомнился тот плачевный случай, когда Полли сделала завивку, и ей взбрело в голову повторить прическу, и курчавые волосы оказались ей совершенно не к лицу, – как и любой макияж, который она пыталась сделать, – вокруг ее глаз моментально появлялись темные круги, как у панды, – от туши, которая вечно осыпалась и растекалась, потому что она или плакала, или терла глаза, или смеялась до слез, а помаду она съедала с губ в два счета. Клэри до сих пор проливала и роняла еду себе на одежду и в свои семнадцать по-прежнему не замечала как выглядит. Но нет, это неправда. Он помнил, как однажды вечером повел ее в «Лайонз» на углу и как она спросила, имеет ли значение красота: к тому времени она уже состригла свой уродливый перманент, ее волосы опять стали прямыми и короткими, и то, что он ей сказал, расстроило ее, а он окончательно все испортил, заявив, что она нравится ему, какая есть, и она попыталась нагрубить ему, как всегда делала, когда боялась расплакаться, а потом рассказала, как Руперт однажды назвал ее красивой и как это побудило ее казаться не такой заурядной. «Сделаю ставку на личность», – сказала она. И рассказала историю про себя, Невилла и открытие, что ей просто хочется быть симпатичной. И тогда его – внезапно, потому что она казалась такой ранимой, – вдруг захлестнула нежность к ней, поймала в ловушку как внешность, которую она считала отталкивающей, так и ее честность, разящая наповал. Ему хотелось схватить ее в объятия и утешать всеми мыслимыми давними глупостями, истины в которых достаточно, чтобы скрыть ложь, и она милосердно предотвратила этот поступок, заявив, что от выпитого его развезло. Любил ли он ее тогда?

Ему вспомнилось – должно быть, тогда ей было уже почти девятнадцать, – как Лидия сказала, что хотела бы поехать вместе с ним во Францию, и тем самым подала ему мысль, что он мог бы взять туда Клэри – чтобы пережить смерть Руперта, если понадобится. Примерно в то же время именно он сказал ей, что не следует терять надежду на возвращение отца. Был отчаянно жаркий майский вечер, она явилась на встречу в каком-то льняном балахоне, парилась в нем в эту жару, но все равно, услышав от него, как он рад ее видеть, зарумянилась от удовольствия – он заметил. Кажется, с тех пор она начала видеть в нем личность. «Меня вдруг поразило, до чего же мало я вас знаю», – сказала она. И это прозвучало почти как комплимент.