Критика строгая, но не совсем справедливая: Бойст делал что мог. Однако оппозицию в Чехии нельзя было ни согнуть, ни сломить. Редакторов политических газет арестовывали и подвергали высоким штрафам за напечатанные выражения несогласия и протеста, газеты конфисковывали и закрывали; а противоправительственные статьи и речи по-прежнему печатались. Когда чешский сейм высказался против раскола Австрии, Бойст ответил просто и прямо — тем, что распустил сейм; и тогда по всей стране, и в Чехии и в Моравии, поднялась гигантская волна собраний протеста, митингов, на которые съезжались из близких и далеких мест десятки тысяч людей. Напрасно было арестовывать ораторов и устроителей этих манифестаций, преследовать их участников. Стоило увести одного в наручниках, как в суды поступали петиции, подписанные сотнями имен: мы-де тоже там были, гласили петиции, а потому и мы имеем право быть арестованными! Власти с непривычной готовностью удовлетворяли подобные ходатайства.

На первом же из этих митингов, созванном на горе Ржип, Борн, посланный туда выступать от имени Общества славянской взаимности, открыл в себе талант оратора и убедился в покоряющей силе своего голоса.

— Когда последует крах разорванного надвое австрийского государства, — заявил он тогда между прочим с высоты трибуны, над которой развевалось большое красно-белое знамя, — у него не останется иных друзей, кроме нынешних автономистов, федералистов, которых поддерживает в первую очередь наш народ. И тогда настанет наше время, время справедливого упорядочения внутренних дел Австрии.

Успех его речи был таков, что Борн, растроганный, удивленный, даже опьяненный, стал принимать отныне участие во всех митингах, во всех демонстрациях, сколько бы их ни было, и всюду он говорил речи, и всюду они вызывали одобрение и восторг.

— Без поддержки со стороны бюрократии, судов и полиции в Австрии не могло бы удержаться такое государственное устройство, которое есть не что иное, как неограниченное владычество национального меньшинства над более многочисленными славянскими народами, — заявил он на митинге, состоявшемся, несмотря на запрещение, на горе Высокой под Кутной Горой.

Он выступал на запрещенном митинге под Блаником, на Тулинских Травниках у Кромержижа и на Валечове под Мниховым Градиштем; он ездил в Моравию, на запрещенный митинг на Косирже, в котором приняло участие более пяти тысяч человек, несмотря на то что все дорожки и тропки, ведущие к месту сбора, были заняты жандармами и гусарами. Когда имперский политический комиссар сообщил, что ходатайство об отмене запрета митинга, поданное устроителями в министерство, отклонено и потому он призывает собравшихся немедленно разойтись, — все как по команде опустились на колени и стали молиться за лучшее будущее народа, за победу наших исторических прав, за то, чтобы недруги наши поскорее вняли доводам рассудка.