Позорная, лживая клевета — и весьма опасная. Без конца повторяемая, подчеркиваемая, распространяемая, она могла сломать шею Борну. К счастью, полицей-президент вовремя прислал Борну строгое письменное распоряжение — конечно, по-немецки, — немедленно снять провокационные вывески. Борн сейчас же вставил неприятную цидульку в черную рамку, обвил траурной лентой и вывесил в своей витрине. И только после этого повиновался распоряжению; снятие прославленных красноречивых вывесок происходило медленно, церемонно, при огромном стечении народа, многие плакали. Молодые приказчики, снимавшие щиты, имели на рукавах траурные повязки; приставные лестницы, по которым они влезали к вывескам, украшены бумажными креповыми черными лентами, и сам Борн, стоявший на тротуаре, вытянувшись в струнку по-сокольски, был в безупречном траурном фраке. Все величественно и трогательно; грубая клевета, уже начавшая пачкать имя Борна, развеялась как дым, и слава его даже возросла.

Число манифестаций и митингов увеличивалось, и Борн все чаще уезжал далеко из Праги — то в Орлицкие горы, то в Моравию, или в родной Рыхлебов, или в Южную Чехию — и предприятие его начало страдать от недостатка присмотра и руководства. Тут к Борну пришла неожиданная и в высшей степени действенная помощь. Оказала эту помощь Борнова красивая энергичная теща.

Вполне понятно, что люди столь практические, как Мартин и Валентина, не разделяли патриотического идеализма Борна. Их отношение, однако, моментально изменилось, как только деятельность нового премьер-министра графа фон Бойста из области чисто политической, национальной, распространилась и на финансовую.

— Сколько крику оттого, что Австрия разделилась на два куска, — ответил как-то Мартин на гневные жалобы Борна.

И с помощью обычной своей приземленной аргументации продолжал рассуждать, что и в разделенной, как стали называть — дуалистической, Австрии все равно будут ездить и переселяться, как ездили и переселялись в единой Австрии, да и Борновы побрякушки будут продаваться, как прежде.

— Звали нас Австрия, — добавил он, — теперь будем называться Австро-Венгрия. Неужто нам из-за этого сходить с ума или уйти в монастырь?

— Я понимаю, тебе безразлично, что Венгрия за наш счет получила полную самостоятельность и свободу, — ответил Борн. — Но поражаюсь, как это ты можешь равнодушно относиться к тому, что им за наш же счет снизили налоги на двенадцать миллионов ежегодно! Мы ведь будем теперь платить налоги не только с дохода, но и с имущества, дорогой мой, другими словами, казна протягивает лапу уже к самой основе национального достояния, а это не должно бы быть тебе безразлично, оно ведь и тебя касается. Или ты этого не знаешь?