Миновало пять недель. Ненастный апрель сменился погожим маем. С юга дули ветры, сияло солнце. На равнинах Лораге между Каркасоном и Тулузой цвели ландыши и мимозы, фиалки и примулы. Весна плавно перетекала в лето. Маки и незабудки полыхали алым и голубым.

В городе все еще сохранялось перемирие, хотя под поверхностью повседневной жизни тлело подспудное недовольство, в любой момент готовое прорваться вспышкой насилия.

Мину взглянула на разлагающийся труп казненного, болтающийся в кандалах на виселице на площади Сен-Жорж, и к горлу ее подкатила тошнота. Пятки висельника посинели от скопившейся крови, челюсть отвисла. Пустые глазницы слепо таращились в никуда: глазные яблоки уже успели выклевать стервятники. Клочки волос, слипшиеся от запекшейся крови, отгнили от скальпа мертвеца и усеивали землю под ним. В трех других углах площади возвышались точно такие же сооружения.

– Сняли бы уже их, что ли, – поморщился Эмерик. – Трупы же воняют.

– Они висят тут в предостережение всем остальным.

– Но прошло уже больше месяца.

Мину подозревала, что, выставив казненных на всеобщее обозрение, городские власти добились ровно противоположного эффекта. Вместо того чтобы служить предостережением, они действовали на гугенотов, скорее, как призыв к оружию. Разлагающиеся трупы были постоянным напоминанием о том, что парламент не беспристрастен и рассчитывать на его защиту приходится далеко не всем гражданам. Хотя в подстрекательстве к беспорядкам за это время было обвинено более сотни человек, шесть из которых приговорили к смертной казни, в последнюю минуту парламент помиловал католиков. Повесили в итоге только четверых гугенотов.

В первые недели мая в городе там и сям вспыхивали мелкие столкновения. Несколько небольших пожаров в окрестностях площади Сен-Жорж быстро потушили. Неподалеку от Вильневских ворот был найден мертвым католический священник, связанный по рукам и ногам и с перерезанным горлом. На площади Сален под дверьми инквизиционной тюрьмы обнаружили молодого человека явно благородного происхождения, в желтых шоссах и плаще, с вырванным языком. Вопреки условиям перемирия, мало кто отваживался выходить из дома без оружия. Женщины после наступления темноты не показывались на улицах без сопровождения. Город кишел солдатами и наемниками.

Никаких достоверных сведений о положении дел за пределами Юга толком не было. Ходили слухи, что принц Конде со своей протестантской армией взял Орлеан и крупный город Лион на востоке. Его сторонники, то ли по его приказу, то ли по собственному почину, захватили и стали гарнизоном в многочисленных городках в долине Луары – в том числе в Анжере, Блуа и Туре – и повели атаку на город Валанс на реке Роне. Конде утверждал, что единственная его цель – освободить короля из-под пагубного влияния герцога Гиза и его приспешников. Говорили, что королева-регент обратилась к королю Испании за военной помощью, чтобы приструнить гугенотов. Еще один слух гласил, что был выпущен указ, которым оговаривалось, что действие Эдикта о веротерпимости не распространяется на Лангедок как на приграничную провинцию. Что на поверку оно никогда на него не распространялось.