– Мину, смотри, – сказал Эмерик. – Вон туда!

Она обернулась и увидела отряд солдат в полном боевом снаряжении, который приближался к площади.

– Я слышала, дядя говорил, в прошлое воскресенье парламент изменил условия перемирия, в итоге более чем двумстам дворянам-католикам вместе с их свитами было позволено войти в город. – Мину нахмурилась. – Дядя, разумеется, вне себя от радости.

– Да нет, я не о них, – отмахнулся Эмерик и ткнул пальцем. – Там, под деревьями, посреди площади.

Мину прикрыла глаза ладонью от солнца и почувствовала, как у нее екнуло сердце. Там, в тени платанов, с мрачным лицом стоял Пит. Его рыжие волосы были по-прежнему приглушены угольной пылью, борода успела отрасти. С такого расстояния он показался Мину похудевшим и осунувшимся. Губы ее дрогнули в улыбке.

– Он нас заметил! – воскликнул Эмерик. – Он идет сюда.

– Подойди к нему, – велела Мину, покосившись на солдат и группку облаченных в черные рясы доминиканцев, которые высыпали на площадь из августинского монастыря. – Нельзя, чтобы меня видели в его обществе в таком людном месте.

Эмерик бросился через площадь, и Мину на миг потеряла его и Пита из виду: их заслонил католический батальон.

После той их случайной встречи в церкви Сен-Тор в апреле она практически его не видела. Тетка постоянно нуждалась в ее обществе и, обеспокоенная, как никогда, никуда от себя племянницу не отпускала. А всякий раз, когда та задумывалась о том, чтобы попробовать устроить с ним свидание, ее удерживали от этого многочисленные свидетельства того, какие опасности подстерегали молодых девушек на улицах. Ходили упорные слухи, что солдаты считали любую особу женского пола, оказавшуюся на улице без сопровождения, своей законной добычей. «Охота за юбками» – так это у них называлось.

С Эмериком же дело обстояло совершенно иначе. Пит сдержал свое обещание научить ее брата метать нож. Иногда в сумерках, если позволял свет и на улицах было достаточно спокойно, Пит тайком уводил его в квартал Дорада и там, смастерив из соломы чучело, тренировал Эмерика, пока у того не начинали болеть плечи и саднить ладони. Он хвастался, что теперь может поразить любую цель на расстоянии в несколько туазов[30] – по меньшей мере в три человеческих роста. Своей преданностью Питу он теперь не уступал верности любого средневекового оруженосца своему господину, и Мину не упускала случая поддразнить брата по этому поводу, но в то же самое время была благодарна ему за то, что соглашался служить посредником в их обмене записками. Безобидные и невинные, эти послания без подписи предназначались для выражения взаимного дружеского расположения и заверений в том, что они не забыли друг друга. Драгоценные воспоминания о том их разговоре в maison de charité были единственным, что поддерживало Мину на протяжении этих долгих недель.