Лагодская смотрела на меня как баран на новые ворота и ничего не могла понять, а я в это время развёл руки в стороны и застенчиво молвил:
— Служба доставки.
До меня уже потом дошло, что эта шутка была моим главным промахом: у сестрёнок совершенно отсутствовало чувство юмора. Они были из числа тех людей, которые смеются только от щекотки, а плачут только от физической боли. А я в это время жил в диапазоне от невинного шутовства до жестокого сарказма. Я мог смеяться без причины и так же без причины мог расплакаться. Мои нервы были абсолютно расшатаны алкоголем и дуновением надвигающейся осени. Я знал, что в Тагиле уже идут дожди и городские улицы застелены ковром из жёлтых листьев. И я чувствовал, что мне скоро предстоит возвращаться туда.
А что касается сестрёнок, то я с первых минут был очарован их кустодиевской красотой. Кровь с молоком — самое подходящее для них определение. Одна работала дантистом — гладкая как тюлень, розовощёкая, курносая, и даже имя у неё было соответствующее — Валентина. Другую звали Оленькой. Она была чуть моложе — широкобёдрая, круглолицая, довольно миловидная; у неё была необъятных размеров грудь и длинная пепельная коса. Ольга работала на комбинате инженером по технике безопасности. Они были двоюродными сёстрами Анечки, но между собой являлись родными. Обе сестрёнки были замужем, но приехали на юг без своих «самоваров».
— А где Андрюха? — спросил я у Ани, проходя в номер.
— А ты разве не знаешь? — ответила она вопросом на вопрос, а в этот момент сёстры откровенно разглядывали меня, пытаясь понять, что я за птица.
— Нет… А что случилось?
— Мы вчера разбежались… После ужина он съехал от меня к Медведеву.
— Что-то не то съел?
— Да нет, похоже, зажрался, — ответила Лагодская, нервно закуривая.
— Анечка, не кури, пожалуйста, в номере, — попросила Валентина, и мы вышли на балкон; я тоже закурил.
— Ты только Ленке не говори, — сказала Аня, придав голосу интимную интонацию, — а то она расстроится.
— Я нем как рыба, — пообещал я.
— Короче, он в Тагил собрался… Представляешь? Говорит, мол, заблудился я в ваших ебенях… Домой хочу, к маме… Маменькин сынок! Я всегда знала, что на него нельзя положиться!
Из комнаты послышался строгий голос:
— Анюта, мы чай пить будем?
— Сейчас! — довольно резко крикнула она и услышала в ответ:
— Анюта, не хами. Ты сама пригласила нас в гости, вот и веди себя как хозяйка.
— Как будто чаю отродясь не пили, — прошептала Аня и тихонько хихикнула.
— На долго? — спросил я, мотнув головой в сторону открытой балконной двери.