В то утро со мной случилось какое-то странное умопомешательство: я захотел этих «монашек», и это было как обухом по голове. Как дьявол алчет совращения праведника, так и мне хотелось увидеть в их глазах признание или хотя бы искорку вожделения в мой адрес.

Когда мы пили чай с круассанами, я слушал их наивный детский лепет с восхищением. «Наверно, так поют райские пташки», — подумал я, любуясь их очаровательной мимикой и неповторимыми ужимками. Они болтали о всякой ерунде, но я не мог оторвать от них глаз, настолько они были прелестны. Аура чистоты и свежести сияла вокруг этих женщин, и я поймал себя на мысли, что завидую их мужьям: «Они не ведают ревности и прочих душевных мук. Они любят их по-настоящему — без горького привкуса разочарования. Наверно, о таких девушках мечтал Борис Альтман, когда собирался ехать в глубинку на поиски будущей жены». Впервые я завидовал кому-то чёрной завистью, ибо это чувство никогда не было мне свойственно.

Особенно мне импонировала их естественная красота, словно они никогда в своей жизни не пользовались косметикой, а волосы мыли колодезной водой, а ещё мне нравилась их сдержанная пуританская манера поведения: «Что вы, что вы! Мы не пьём водку!» или «Молодой человек, извольте не выражаться! Мы же не в борделе!»

На их фоне все девицы из балета, в том числе моя жена и особенно их двоюродная сестра Анюта, выглядели как размалёванные хищные суккубы или вакханки с горящими, вечно голодными глазами.

К тому моменту в моих отношениях творился полный бардак. Я никому не верил. Я подозревал женщин во всех смертных грехах, как великий инквизитор Торквемада. С первой же секунды моего приезда я понял, что у моей жены завёлся любовник, — я определил это по выражению её глаз и заискивающей улыбке, — а потом я увидел, как она флиртует со своим подопечным по имени Евгений Махно, и после этого у меня не осталось никаких сомнений: «Женёк, я тебя засёк!»

Всё это было настолько очевидно — и то как они переглядываются, и то как они перешёптываются, и то как он берёт её за «гульфик» во время поддержки… Но я никак не мог навести порядок в собственном тылу и настроиться на ревность к законной супруге: вся моя мужская гордость, моя ревность (в параноидальных масштабах) и весь мой тестостерон были исчерпаны до последней капли в отношениях с Татьяной. Теперь она была единственной хранительницей моего «сундука».

Что касается Ленки, то я любил её совершенно платонически: как мать моего ребёнка, как родную сестру, как «подругу дней моих суровых», как человека настолько близкого, что ревновать её было так же смешно, как собственную мать. К тому же я понимал, что моё хроническое отсутствие мог компенсировать только другой мужчина, а значит у меня не было морального права устраивать разборки, но я пытался включать мужика.