Страсть — это не любовь, это тяжёлая и разрушительная болезнь, которую надо лечить кардинально. Если у неё от тебя есть ребёнок, бросай ребёнка не задумываясь. Оставьте ей всё: квартиру, мебель, посуду, — оставь ей даже свою новую дублёнку, завёрнутую в чехол до зимы, и старые тапочки, — сожги все мосты и даже не оборачивайся, беги прочь, и, может быть, тогда у тебя появится шанс на спасение.

Время шло. Сумерки сгущались, наполняя сердце тревогой и сомнениями. По крыше надоедливо стучал дождь, то замедляясь, то ускоряясь, то пропадая куда-то на мгновение и возвращаясь вновь. В беседке пахло мочой и гниловатой сыростью. Жутко хотелось курить.

Чтобы хоть как-то скоротать время, я начал вспоминать о том, что происходило перед самым отъездом из Нижнего Тагила. Я рвался как пёс на поводке, но меня не отпустили, а просто сделали поводок длиннее. А теперь он становился всё короче и короче, а моё возвращение — неизбежным. С самого начала, как только зашёл в девятый вагон, я понял, что у меня в «Югре» ничего не получится и эта поездка — просто отпуск, который рано или поздно закончится.

В какой-то момент дождь прекратился и белёсый туман наполнил сумерки. Он стелился по земле рваными клочьями, оплетал холодными щупальцами мои голые лодыжки, забирался под штанину, и меня начал бить мелкий озноб.

Сумерки сгущались. В окнах зажигался свет и маячили какие-то плоские тени, словно вырезанные из картона. Хлопнула дверь дальнего подъезда, и послышались быстрые шаги. На балконе четвёртого этажа тихонько матерился пьяный мужичок, бормотал себе под нос что-то невнятное и сплёвывал периодически в палисадник, а потом туда же полетел горящий окурок, рассыпаясь алыми искрами.

Я глянул на часы: 18:25.

— Ладно, — прошептал я, — буду ждать до двенадцати, а потом, если ничего не произойдёт, вернусь к Марго… А если произойдёт?

Я задумался: «Как добираться до «Югры»? Ловить машину? Идти пешком? Или отсидеться до утра в Небуге?»

«Короче, буду решать проблемы по мере их поступления. Сейчас для меня главное — это собрать волю в кулак и дождаться зверя. А если он гасится у приятеля, или его опять закрыли?» — подумал я и продолжал внимательно следить за угловым подъездом.

— На таких людей совершенно нельзя положиться… Настоящий раздолбай! — недовольно ворчал я.

Заметно похолодало, и меня грела только одна мысль: «Я нашёл его. Я знаю, что рано или поздно мы всё равно встретимся. Я буду приходить сюда каждый день. Я пущу здесь корни, и плевать я хотел на Калугина. Я никуда не поеду, пока не увижу эту мразь».