И когда я моросил нечто жалкое и невнятное о спасении души, в разговор с Богом вмешался мой отец, — его голос прозвучал совершенно отчётливо в моей голове, словно он стоял у меня за спиной.

— Хватит ссать! — решительно сказал он. — Хватит этих христианских рефлексий! Ты первобытный человек. Ты дикарь. А вокруг всё ещё бегают мамонты. Пойди и возьми одного из них, и хватит болтать всякую чушь! Нет никакой души — есть только материя. Нет никакого Бога — есть только ты, и для этого мира, в котором ты живёшь, ты и есть Бог. Ты всё решаешь. Ты можешь всё!

О, да, это был мой папа — ярый атеист и советский материалист, человек, который всю свою жизнь проработал в мартене. Такие, как он, делали революцию. Такие, как он, в тридцатые годы строили заводы и электростанции. Такие, как он, поворачивали реки вспять. Такие, как он, принесли нам победу в сорок пятом. Такие люди — это соль нашей земли.

После этих слов я замер на мгновение… Потом накинул на голову капюшон ветровки, сунул руки в карманы и уверенным шагом двинулся навстречу своей судьбе. По телу хлестанули косые струи дождя. Я шлёпал по лужам, которые пузырились у меня под ногами, утопая в них по щиколотку, и просто улыбался.

Человек не может изменится в силу того, что его разум озарила какая-то прописная истина. Инерция сознания настолько велика, что иногда человеку требуется целая жизнь, чтобы изменить привычный образ мысли и систему ценностей. В некоторых случаях потребуется эту жизнь до основания разрушить, чтобы на её обломках построить новую.

— Так, а где в этой дыре почтовое отделение? — сказал я вслух и оглянулся по сторонам.

На улицах не было ни души, и это было мне на руку: в таком маленьком городишке любой незнакомец привлекает внимание, к тому же я отдавал себе отчёт в том, что ни к кому нельзя обращаться за помощью, поскольку лишние свидетели не нужны, когда ты идешь убить человека. Погода в этом смысле была просто идеальной: за всё время своего пути я повстречал лишь одну женщину в прозрачном дождевике и опустил голову, спрятав лицо под капюшоном.

Улицу Газовиков я нашёл без чьей-либо помощи, на одной интуиции. Я просто брёл-брёл в полном отрешении, как сомнамбула, и в итоге уткнулся в шлакоблочную стену с табличкой «Газовиков, 4». «Когда дело праведное, и Бог тебе в помощь», — подумал я.

Дом был большой, изогнутый буквой «Г». Вдоль дома — цветочные палисадники и кусты акаций. Пирамидальные тополя шли по краю детской площадки, а за ними просматривалось футбольное поле, частично покрытое травой, с грунтовыми проплешинами. Я огляделся по сторонам: вдоль тротуара было припарковано несколько автомобилей, но темно-синей «девятки» не было. «Неужели таксует в такую погоду? — подумал я, усаживаясь в деревянной беседке. — Буду ждать, пока не околею».