— Чё молчишь, изверг? — спросил он с укоризной.

Я медленно погружался на дно тёмной реки, не в силах барахтаться и плыть.

— Я тебя сейчас высажу! — рявкнул Калугин. — Пешком пойдешь!

Мои свинцовые веки закрылись — исчезло запотевшее лобовое стекло и трудолюбивые «дворники», исчезли курсивы дождя в рассеянном свете фар, растворилась в жуткой свинцовой темноте мокрая бугристая дорога. Всё потонуло в той реке, из которой нельзя выплыть, имя которой — забвение. Её безмятежные воды приняли меня легко и ласково. А дальше была только тишина. Я даже не слышал голос Калугина, который наверняка что-то говорил.

Нет, это был не сон… Это была маленькая смерть, но без летального исхода. Я очнулся от того, что у меня горят щёки. Я чуть приоткрыл глаза и увидел мечущиеся вокруг меня тени. Я постепенно возвращался…

Кто-то опять ударил меня по лицу — я уже вздохнул полной грудью и широко открыл глаза. Незнакомые лица смотрели на меня сверху, напоминая любопытных страусов. Кто-то сунул под нос ватку с нашатырём, и после этого моё сознание окончательно вернулось.

Я валялся на кожаном диване в холле гостиницы «Югра», а вокруг меня находились следующие персонажи: Андрей Калугин, Елена Мансурова, фельдшер Ольга Петровна, администратор Виктория, два охранника, какие-то случайные зеваки и Анна Лагодская. Все с облегчением выдохнули и кто-то даже улыбнулся, когда я открыл глаза и спросил с невозмутимым видом: «По какому поводу скорбим?»

— Ну слава Богу, старичок! — воскликнул Калугин. — А я грешным делом подумал, что ты отъехал насовсем.

— Не дождетесь, — сказал я, чуть шевельнув языком; говорить было всё ещё трудно: речь словно не поспевала за мыслью.

— Если шутит, значит жив, — заметила Лена.

Она присела на краешек дивана и ласково взяла меня за руку. Она смотрела на меня взором, каким смотрит мать на своё выздоравливающее дитя: ну вот, слава богу, всё позади, и ребёночек с удовольствием уплетает кашку, — это была чёрточка умиления, и в некотором смысле — даже восторга. Всё позади. Всё будет хорошо. Всё будет просто замечательно.

— Ты не представляешь, как я за тебя испугалась, — сказала она, — когда тебя за руки и за ноги… А потом положили на этот диван. Ты и сейчас белый как полотно, а в тот момент ты был синюшным, как утопленник. Честно говоря, Эдичка, я подумала, что Калугин отыскал тебя на берегу. У нас тут смерч прошёл — деревья повалил, электрические столбы, но обошлось без человеческих жертв, и вдруг на тебе — затаскивают моего мужа… У меня чуть матка не опустилась.

— Долго откачивали? — спросил я.