После этих слов — а это была моя первая молитва — слезы хлынули из меня ручьём… Пляж был совершенно пуст, и никто не видел моих слёз, кроме одинокой чайки, которая прогуливалась по мокрому песку вдоль полосы прибоя, заложив крылья за спину.

Я рыдал и не мог остановиться, и даже не хотел останавливаться, потому что это были приятные слёзы, это были слёзы облегчения: я как будто освобождался от всей этой скверны, которая накопилась во мне за последние годы, да что там говорить — за всю мою жалкую и никчёмную жизнь.

Я сидел на холодной гальке, раскинув ноги в разные стороны, и размазывал сопли по физиономии. С моря подул холодный ветер, и я накинул капюшон ветровки на голову. Меня колотила мелкая дрожь, но я ещё долго не уходил с пляжа, до тех пор пока на небе не появились звёзды и над мысом не взошла бледная луна.

— Всё, — сказал я, достал платок, высморкался и отправился в отель; за спиной ласково мурлыкал прибой.

Когда я вернулся в номер, там уже отдыхала жена: она лежала на кровати, на высоких подушках, в лощёном халатике, с бокалом красного вина, и отрешённо пялилась в телевизор. На туалетном столике стояла уже неотъемлемая с некоторых пор бутылка «Каберне Совиньон». В воздухе парил благородный запах ментоловых сигарет.

Каждый вечер Елена Сергеевна выпивала, — это стало для неё нормой, — а иногда даже за обедом умудрялась пропустить бокальчик-другой. Богемная жизнь в Екатеринбурге не прошла для неё без последствий. К тому моменту она уже была зависима и любила выпивать в одиночку.

Когда я вошёл, аккуратно прикрыв за собой дверь, она посмотрела на меня таким равнодушным взором, словно я был стюардом, который принёс свежие полотенца.

— Привет, — робко сказал я.

— Ну ты и дрыхнешь, — вместо приветствия заметила она.

— Да-а-а-а, что-то меня… прямо… нахлобучило, — оправдывался я, поглядывая на тарелку с ужином; мне очень хотелось есть.

Не отрывая взгляда от телевизора, она спросила слегка раздражённым тоном:

— Ты можешь хотя бы мне объяснить, что с тобой случилось вчера? Что это было?

Я напыжился весь и молчал: мне чрезвычайно не хотелось затрагивать эту тему. Она медленно повернула голову и обожгла меня взглядом — я тут же потупил глаза в пол.

— О-о-о-о, я поняла, дружок… — Я не видел её лица, но по голосу было понятно, что она очень обрадовалась своему открытию. — Ко всем своим достоинствам… ты ещё и торчишь. Ну-ка покажи… Покажи-ка свои ручонки исколотые!

— Хватит дурака валять, — промямлил я и снял ветровку, оставшись в футболке с короткими рукавами; слегка протянул руки ей навстречу.