— Дурочку, ты хотел сказать.

Она внимательно изучила вены и откинула мою руку с таким видом, словно это была рыба с душком.

— Наркотики — это не моё, — оправдывался я.

— Что-то я не заметила это в Ёбурге, когда ты постоянно курил шмаль и нюхал кокс на халяву.

— Я ж за компанию.

— Где ты вчера был? Спрашиваю тебя в последний раз, — категорически заявила она, — а в противном случае ты будешь спать под дверью. Я хочу знать, что с тобой происходит.

— Лена, я что-то не пойму… Почему это для тебя так важно? — спросил я и добавил: — Потому что Калугин хочет сделать для себя какие-то выводы.

— Не приплетай сюда Андрея… Он тут ни при чём.

Она сделала глоток вина и продолжила меня нагибать:

— Пока ты мой муж, пока ты живешь в моём номере, я за тебя несу ответственность, и я хочу знать, что ты вчера натворил и чего мне ожидать в связи с этим.

— Я не стал его убивать, — вдруг выпалил я. — Мы разошлись мирно. С ним всё в порядке.

— Ты уверен?

— Я клянусь тебе здоровьем матери.

— Не клянись! — крикнула она. — У Людмилы Петровны и так нет здоровья!

— Ну тогда — своим, — прошептал я.

Я вышел покурить на балкон и мгновенно замёрз: ночь была очень холодной. Небо было чистым, прозрачным, а над головой висела бесконечная спираль Млечного Пути. Она словно затягивала меня в себя, и я даже почувствовал как отрываюсь от земли. В тот момент мне казалось, что меня здесь уже ничто не держит, а если быть более точным — меня здесь уже никто не любит.

— Как ты себя чувствуешь? — спросила Мансурова тоном терапевта.

— Слабость, — ответил я.