Я чуть замешкался в дверях, пытаясь заглянуть ему в лицо и понять смысл последней фразы, но кровь уже отхлынула, глаза его потухли, тонкие губы были плотно сжаты, и ничто не предвещало бури — на поверхности не было даже слабого ветерка. Дверь захлопнулась у меня перед носом.

«Да всё он знает, — подумал я. — И у ментов тоже есть совесть… Одно дело заработать, и совершенно другое — посадить невинного человека. А последняя фраза..? Это как водится, сгоряча ляпнул».

Когда я проходил мимо дежурного, то лихо подмигнул ему и воскликнул с задорными нотками в голосе:

— Домой нагнали! Так что… Голгофа отменяется!

Он посмотрел на меня строго поверх плюсовых очков (мол, не зарекайся, ты сюда ещё вернёшься), а я попросил у него закурить… Он на секундочку замешкался от такой наглости, а потом нехотя протянул через окно пачку дешёвого «Космоса». Я аккуратно, двумя пальчиками, выдернул сигаретку, поблагодарил его и с видом победителя отправился на выход.

«Кому везёт, у того и петух снесёт», — любил повторять мой папа, и это была бесспорная истина, а я бы ещё добавил, что в этой жизни везёт наглым.

Выходные прошли тускло — в кругу семьи. Ходили с Костей в кино и в пиццу. Он спросил меня после третьего куска:

— А мама когда приедет домой?

— Никогда, — ответил я. — У неё теперь дом на юге, у самого Чёрного моря.

— А как же я? — спросил бедный ребёнок, выпучив на меня свои огромные голубые глазища.

— Она тебя летом к себе насовсем заберёт.

— А тебя она когда заберёт?

— Никогда, — сухо ответил я.

— Почему?

— Потому что она… — Я запнулся и опустил глаза в свою тарелку, на краю которой валялся кусочек обглоданной пиццы. — Ну короче… мы с мамой разводимся… Мы больше не семья.

— Значит, ты мне больше не папа? — спросил он, глядя на меня с неподдельной жалостью.

— Это уже тебе решать, сынок…

В понедельник я встал в семь утра и пошёл на работу. Прийти ровно к восьми мне не удалось, хотя было такое желание — порадовать начальника. Честно говоря, я давно уже отвык ходить на работу как все нормальные люди — обычно я появлялся ближе к обеду.

В тот день 23 октября я проснулся с ощущением какой-то внутренней свободы и беспричинного счастья; хотел перевернуться на другой бок и покемарить ещё пару часиков, но вдруг почувствовал ярко выраженную мотивацию к жизни: я не хотел больше спать, сидеть дома, валяться на диване, смотреть телевизор, читать книги — мне захотелось созидать, работать, творить, двигаться вперёд, не оглядываясь назад.

Я запомнил этот день как переломный момент, в котором наконец-то обозначились хоть какие-то очертания моего будущего. С огромным аппетитом я скушал бутерброд и выпил чашку кофе — сидел у окна и смотрел во двор, как летящие белые хлопья заполняют купол света под уличным фонарём. Я радовался как ребёнок новому дню, — «Хотя чему тут радоваться? Промозглый октябрь. Понедельник. Семь утра», — при этом размышлял я и не мог найти ответ на вопрос: «Почему мне так хорошо?»