— И вот ещё… Если ты всё-таки присядешь лет на пять, то это не означает, что ты ответишь именно за эту драку. Возможно, тебе придётся ответить за какие-то прошлые грехи, ведь ты неоднократно
— Ага, Карпухин говорит то же самое. Значит, без вариантов?
— Высшее правосудие настигнет всех! — Папа возвёл к небу указательный палец. — Каждому предстоит ответить за свои беззакония — кому-то при жизни, кому-то после смерти… Но я думаю, что лучше искупить
— С каких пор ты стал христианином? Ты же всегда был агностиком?
— А-а-а-й! — Батя махнул рукой. — Какую шляпу не примеряй — все равно получишь по башке тем же поленом.
— Хорошо сказал.
В дверь кто-то постучал. Мы переглянулись. Папа отодвинул шпингалет, и в комнату вошла мама. У неё был слегка напуганный вид.
— Сынок, папа говорит правильные вещи, — сказала она надломленным голосом и начала накручивать хлястик халата на палец. — Я думаю, что суд будет справедливым и во всём разберётся. Сейчас не тридцать седьмой год… Тебя обязательно оправдают, потому что ты ничего плохого не сделал. Ты поступил честно и благородно.
— Люда! — воскликнул Юра. — От тебя никуда не спрячешься!
— Мне же скучно, — парировала она. — Вы тут шушукаетесь, а меня с собой не берёте.
— Когда родители — идеалисты, то это страшно, — произнёс я с горечью и направился к выходу. — Это же советские люди! О чём я говорю?!
На прощание Людмила Петровна обняла меня и даже немного прослезилась, но без особого фанатизма.
— Держись, сынок, — сказала она, — и помни, что мы всегда с тобой и всегда тебе поможем.
— Ага… добрым словом… Я знаю, мама.
Отец крепко пожал мне руку и вновь процитировал Библию:
— И не забывай… Иисус Христос сказал: «Кто не может принять свой крест, тот не достоин меня».
— Я в курсе, папа… Для татарина ты слишком хорошо знаешь христианское учение.