— А теперь одолеем варваров?

— Одолеем, ваше высокопревосходительство! — прозвучали десятки голосов. — Обязательно одолеем! Не впервой с басурманами в рефектуаре[110].

— Сколько верст до Кинбурна? — неожиданно спросил генерал-аншеф.

— Один переход.

— А до врага?

— Два аршина, семь вершков, — не моргнув глазом, выпалил Вакуленко. — Не дальше моего штыка.

— Правильно говоришь! — просиял Суворов. — Страшен для врага русский штык, но не менее страшны быстрота, внезапность, натиск.

И вдруг над рощей, над широкой поляной, где строились батальоны, без команды взметнулось могучее, многоголосое: «Ура! Ур-ра Суворову!»

— Выступайте, — велел Александр Васильевич Колонтаеву, — не задерживайтесь. — И, вскочив в седло, сказал растроганно: — Богатыри. С такими и ад не страшен.

Пока разнузданные кони хрупали овес в нацепленных Тищенко на их шеи полотняных торбах, Суворов, как и всегда, не терял зря времени. Обошел урочище со стороны лимана, осмотрел самые высокие деревья, поляны; усеянный, будто картечью, фиолетовыми ягодами терновник, непроходимые чащи которого тянулись вдоль дороги по песчаным холмам.

— Помилуй бог, лучшего места для резерва и не найти, — сказал, довольный своими наблюдениями. — Муромцы станут лагерем возле Покровского редута в четырнадцати верстах от Кинбурна, а здесь, в урочище, спрячем от варваров эскадроны Санкт-Петербургского драгунского полка. Вот и наблюдательный пункт, — похлопал ладонью по стволу высокого развесистого дуба. — Коней только придется в лимане поить, хотя там вода и солоноватая. — Прищурившись, посмотрел на ординарца.

— Не придется, Александр Васильевич.

Тищенко выдернул из кожаных ножен широкий тесак и, опустившись на колени, четверти на две раскопал землю. Через несколько секунд неширокое дно ямки начало покрываться прозрачной водой, просачивающейся снизу сквозь песок. Ординарец энергично заработал тесаком, пока из-под лезвия не забил ключик.

Суворов зачерпнул пригоршню чистой, прохладной воды и приник к ней губами.

— Пресная! Помилуй бог, пресная! — вскинул брови. — Порадовал же ты меня, голубчик, право слово, порадовал, а то пришлось бы рассекречивать эскадроны.

Тищенко делал вид, что верит в искреннее удивление генерал-аншефа, как должное воспринимал его похвалу, хотя хорошо понимал, что от острых глаз Суворова навряд ли укрылись свежевыкопанные ямки в ложбине этой рощи, водой из которых мушкетеры наполняли деревянные походные фляги. Но разве он, бывалый ординарец, не знал Александра Васильевича, его хитростей?

Тищенко перебросил через седло суконный вальтрап и придержал за уздечку коня — ждал, пока подойдет Суворов. Но генерал замедлил шаг, с любопытством посматривая на гору. Ординарец тоже закинул голову. Высоко в небе парила похожая на степного коршуна птица. «Не такая уж невидаль в этих местах», — подумал Тищенко. Но, спускаясь широкими кругами все ниже и ниже, птица словно бы вырастала на глазах, и уже ее полуторасаженные крылья бросали на поляну тень, в которой мог бы спрятаться и всадник вместе с конем. Хорошо был виден могучий крючкообразный клюв гигантской птицы, ее рыжеватое оперение, короткий белый хвост: