— Ага, — подал голос рыбак, который стоял сзади, подпирая спиной притолоку, — вцепился как мертвый. Я так с бочонком и приволок его в хату. Только здесь разжал он пальцы.

— Так что же случилось, Григорий, расскажи, — посуровел генерал-аншеф.

Матрос снова уставился в потолок.

— Эскадру, ваше высокопревосходительство, буря в море уничтожила, — проговорил он слабым голосом. — Наш фрегат «Крым»... опрокинуло и утопило со всем экипажем. Шквал такой налетел, что света белого не видно было... На «Марии Магдалине» все мачты поломало, пушки срывались в воду, раскалывались борта...

Сбиваясь, повторяясь, он поведал, что успел увидеть до катастрофы фрегата и тогда, когда догонял анкерок. Сказал, что едва пришел в себя и узнал, где он, сразу же хотел передать в Кинбурн, чтобы остерегались турецких кораблей с моря, потому что теперь их некому остановить.

Суворов встал.

— Спасибо, Григорий, что одолел бурю, что добрался до берега, помилуй бог. — Обернулся к ординарцу: — Какие матросы у нас на флоте! Морские орлы! Выздоравливай, голубчик. — Он снова склонился над юношей. — Непременно позабочусь, чтобы тебя повысили в чине.

Матрос с удивлением и восторгом смотрел на невысокого, сухощавого генерал-аншефа, появившегося будто во сне и так сердечно обошедшегося с ним.

— Не беспокойтесь, ваше... — замялся рыбак, не зная уже, как величать ему этого удивительного военного, — севрюжьим жиром отпою матросика, еще сильнее будет.

— Вот и хорошо, — кивнул Александр Васильевич. — А нам с ординарцем постели под маслиной сухой камки. Давно не спал возле моря.

Ночь была теплая, монотонно шумел прибой. Рыбак постарался — насобирал вдоль берега и настелил камки для своих гостей. А сон не брал. Суворов смотрел на звезды, мерцавшие высоко в темном небе, а из головы не выходил рассказ матроса с фрегата «Крым». Александру Васильевичу уже было известно из последнего письма Попова о выходе Севастопольской эскадры в море. Управитель канцелярии Потемкина писал, что князь велел контр-адмиралу Войновичу хотя бы и всем погибнуть, но напасть на турецкий флот и уничтожить его. «Вот тебе и уничтожили, — с болью в душе думал Суворов. — Свои корабли потеряли. Как можно командовать эскадрой, не зная толком ни моря, ни его штормовых ветров, слепо выполняя приказы высших начальников? Каждый командир, а тем более генерал, адмирал, — словно бы доказывал кому-то невидимому, — должен постоянно образовывать себя науками, уметь все предвидеть. Иначе — поражение, позор! Сколько раз говорил Потемкину, что Войнович не способен командовать эскадрой, что его надо заменить энергичным, сведущим командиром, — как об стену горох. И вот дождались. Без боя погубил корабли. Теперь, — понимал Александр Васильевич, — вся надежда на солдатские штыки. И прежде всего здесь, на Кинбурне». Был уверен, что как только Юсуфу-паше сообщат о катастрофе Севастопольской эскадры, так и бросит свои войска на полуостров. И им придется стоять насмерть, потому что... потому что Россия, подумал засыпая, не может быть без Кинбурна.