— Хошь гельдин! — сказал Александр Васильевич по-турецки, подняв глаза к небу. — Здравствуй!

— Осторожно, ваше сиятельство!!! — воскликнул Тищенко, заслоняя своим конем генерала.

В тот же миг сотрясло землю в нескольких шагах от них, взвился в воздух пылающий кусок шатра — его левый угол будто срезало огромным тупым ножом. Ординарец, спешившись, затоптал тлеющие сбрывки и увидел Прохора, который, чертыхаясь, нес из-за шатра найденную аж там изогнутую самоварную трубу.

— Говорил же я Александру Васильевичу, чтобы перешел в кирпичный дом, — ворчал денщик. — Так разве же они послушаются! Слышать им надобно все. А как голову оторвет, тогда как?

Но ни генерал, ни ординарец не слушали его ворчания. Поздоровавшись с Реком и офицерами, Суворов первым вошел в церковный шатер.

Праздничная литургия только началась, когда с хутора Биенки прискакал вестовой. Пять судов с янычарами подошли к самому берегу и стали высаживать десант.

— Не дадут и помолиться, — вздохнул Суворов. — Иван Григорьевич, — шепнул он Реку, стоявшему рядом, — надоумьте османцев, чтобы не мешали. Совесть же надобно иметь.

Генерал-майор молча кивнул и вышел. Через несколько минут за полотняными стенами церкви послышался топот сотен конских копыт. Обедня продолжалась, хотя ядра все гуще и гуще падали на крепость. Утро выдалось ясное, и Тищенко, забравшись на наклонную крышу порохового погреба, который горбился неподалеку от церкви глиняным холмом, увидел, что к стрелке косы подходит все больше и больше турецких судов. По Кинбурну вели огонь три линейных корабля, четыре фрегата и целая флотилия шебек и канонерских лодок, приблизившихся к крепости. А те суда словно бы подкрадывались к стрелке, охватывая ее со стороны лимана и моря подковой. Тищенко все понял. Быстро спустившись, на цыпочках вошел в тесную церквушку.

— Ваше высокопревосходительство, — сказал он шепотом, протиснувшись к генерал-аншефу. — Турки подвозят свои войска к косе.

Суворов. молчал. «Неужели не услышал» — подумал ординарец и уже хотел повторить.

— Каждый волен в своих действиях, — опередил его генерал-аншеф.

Но через несколько минут в церковном шатре появился возбужденный комендант крепости полковник Тунцельман.

— Турецкая пехота высаживается на стрелке, — доложил он Суворову. — Разрешите, ваше сиятельство, открыть по ним огонь из пушек.

— Запрещаю! — громко, так, что все услышали, ответил Суворов. — Не мешайте, пускай все вылезут.

Тищенко, стоявший у входа, видел, как крайне удивленные спокойствием и невозмутимостью генерал-аншефа штабс- и обер-офицеры пожимают плечами.