– Не мог уснуть. Нарядная шляпка – в честь чего? – Ники повернулся на бок, потирая поясницу.
– Деловая встреча.
– И как прошло?
– Не хочу это обсуждать.
– Значит, неважнецки, как я понимаю. Я вот только теперь, годы спустя, осознал, что матрас на Монтроуз-стрит был ужасен с самого первого дня, как я начал на нем спать. А я этого не знал, потому что мне не с чем было сравнить. Вот спасибо, печенье я люблю.
Он взял у нее кулек, выудил оттуда шоколадно-ванильную шахматку и съел.
– Зачем ты мне это рассказываешь? – Она отобрала у него кулек.
– Я хотел, чтобы ты знала: я плохо спал прошлой ночью. А ты?
– Если это такое завуалированное извинение…
– Я не извиняюсь. С чего бы мне извиняться? Разве нужно просить прощения за то, что сказал правду?
– Что ж, пожмем друг другу руки и расстанемся друзьями. У меня море работы. В Саут-Филли полно мест, где ты сможешь весело провести время. Иди в клуб Казеллы и поиграй в какую-нибудь карточную игру, которые так любит твой кузен Джио.
– Ты какой-то сухарь. Ты невозможна. Бесчувственна, если хочешь знать. Ты извиваешься, как садовый шланг. Не те милашки с рассеивателями, которые ровненько поворачиваются туда-сюда, как дворники на стеклах у машины. Ты ледяной фонтан. Ты всегда должна быть правой. Ты не слушаешь никаких доводов. Ты знаешь все обо всем. Что я здесь делаю?
– Да!
– Сам не знаю. У меня прекрасная жизнь в Нью-Йорке. Мне нравится мой распорядок. Я живу в поднебесье. Я вижу плывущие облака там, где прежде видел только ноги, шаркающие мимо. Башмаки. Раньше я видел лишь птичий помет на асфальте, а теперь я вижу летающих птиц. Ночью я смотрю на звезды. И на луну.
– Угу.
– Да, сестричка, и я свободен. Я могу гулять весь вечер пятницы и выпивать с друзьями после записи шоу. Мы выпускаем пар. Мы смеемся. Дурачимся. И я ни к кому не должен прислушиваться.
– Ну, зато я прислушиваюсь к этой вот труппе. Прислушиваюсь к зрителям, которых мало осталось, как ты справедливо заметил. Прислушиваюсь к своему нутру, которое меня подводит. Я пытаюсь услышать каждый голос, с любой стороны, который подскажет мне выход, но мои мама и папа якобы на небесах и ничего не говорят мне, и все, что я слышу, – грохотание труб в полу бельэтажа, которые давным-давно нуждаются в ремонте. Жизнь у нас с тобой разная, Ник, но я никак не возьму в толк, зачем ты пришел сюда напомнить, какая я неудачница.