– Ты правда в это веришь?

– Я этим живу! Я ходила к Фрэнку Арриго. Я попросила его купить театр. Сделала ему предложение. Но он отказал мне. Сказал, что дождется аукциона. И купит его более выгодно. Ну кто бы мог предугадать, что единственный делец в городе, который заинтересован в этом здании, окажется мужчиной, которого я знала прежде?

– Пламя старой любви, которое ты потушила пожарным шлангом. Не надо было туда ходить. Это я виноват.

– Нет, я сама виновата. Я думала, что он мне друг. Но видишь ли, он не получил, чего хотел от меня, и я стала его врагом. У мужчин какое-то безумное отношение к миру. Если ты не делаешь что-то, как они того хотят, то это никогда не будет сделано. Эго превыше прогресса.

– Он женился на Пичи. Кто мог подумать, что бухгалтерша оказалась Жанной д’Арк и ее цель была изничтожить меня, чтобы заполучить Фрэнка Арриго?

– Заткнись, Ники. Ты ей безразличен, и мне тоже. Я на мели, истратив последние деньги. Я попросила сестер внести за меня залог, но Порция сказала – нет, она больше не будет поддерживать этот театр. А Елена – ну, ты знаешь, она большая умница, так вот она сказала: «Калла, когда ты уже оставишь попытки выкупить папину жизнь? Когда поймешь, что он с этим не справился, потому что погнался за дурацкой мечтой?» А я ответила: «Ты именно об этом думала, когда смотрела на него из ложи? Я думала, что он потрясающий. Я восхищалась им, когда он работал с актерами. Когда размечал мизансцены. Когда недели спустя вкатывались декорации и зажигались прожектора, появлялись костюмы и целый мир сбрасывал покровы прямо у нас на глазах. Сначала лишь темное пространство, и вдруг оно наполнялось жизнью. Кто создавал ее? Кто на такое способен? Неординарная личность и экстраординарный художник! Мой отец! Наш отец! Наверное, и в раю!» Сестры считали, что он чокнутый. Они не могли оценить его поиски смысла, его творческие усилия. Они только и знали, что у нас вечно не хватало денег. У мамы никогда не было нужного. Дом никогда не ремонтировался. Мы ходили в обносках, потому что актерам требовались новые костюмы. Нам приходилось работать в кассе, драить туалеты и рассаживать зрителей. Вставать рано утром, еще до рассвета, и развешивать афиши по всему Саут-Филли в надежде, что это поможет продать еще несколько билетов. Сестры помнили только плохое – например, как папа сжигал плохие рецензии. И смотрели на него свысока, как будто он виноват в плохих отзывах. А когда отзывы были хвалебные, им вечно было мало. Он не мог победить. Они вечно его осуждали. Как может художник выжить под таким бременем? Ну мы и не можем. Мы уходим.