– У меня нет шикарной квартирки, декорированной каким-то зазнайкой по имени Ральф, о котором рассказывает воскресный выпуск «Инкуайрера».

– Это вышло в куче изданий по лицензии «АП»!

– Я даже не знаю, что это означает, и знать не хочу.

– «Ассошиэйтед пресс».

– Там говорится, что ты живешь на двадцатом этаже.

– На двадцать первом.

– На верхотуре в стеклянном здании. Твои ноги не касались земли с тех пор, как ты попал на телевидение. Ты больше не настоящий человек. Ты забыл о зрителях на стоячих местах в партере. А я живу среди них! И для них творю!

– У тебя тоже есть фотография в газете, где ты рядом с мэром.

– Это было сто лет назад.

– И все же у тебя есть связи среди воротил. Почему бы тебе не попросить верзилу Фрэнка Арриго прийти и отремонтировать это здание? Он знает и штукатуров, и маляров, и мраморщиков, и монтажников.

– Я никогда не прошу об одолжениях.

– Следует начать.

– И ты туда же? Что это с вами, ребятушки? Если женщина не в нужде, то вы с ней и знаться не хотите. Что не так с женщиной, которая способна руководить постановкой?

– Ничего такого. Если она действительно может руководить.

– Знаешь что, Ники? Мне это не нужно. Заявился сюда и рассказываешь, что и как мне нужно делать, а сам даже пальцем не пошевелил, чтобы помочь!

Актеры сбились в кучу в кулисах, а Калла пронеслась через сцену и пинком открыла служебную дверь. Послеполуденное солнце с улицы пронзило ярким лучом темноту сцены. Ники стоял в этом луче.

– Ты ставишь пьесы не хуже, чем режиссеры-мужчины. Но ты не умеешь делать деньги. Это иная способность. Ее не было у твоего отца, и у тебя ее нет.

Труппа, ошеломленная резкостью Ники, дружно затаила дыхание. Все они глядели на Каллу, которая, несомненно, должна была взорваться. Но Калла просто смотрела на Ники, спокойно сунув руки в карманы.