Незадолго до его смерти они разговаривали вдвоем.

— Вы едете в Петербург? — спрашивал он насмешливо. — Зачем? Я говорю, зачем они вас зовут? Издавать газету, скажите, пожалуйста! Да они хотят взять вас пристяжной в свою упряжку. Плюньте на них! Ну, если уж вы так упрямы и захотите обязательно поехать, поостерегитесь. Самое обманное, как ни странно, в консерваторах, они-то как раз и говорят о нравственности, об испытанных устоях нашей самобытной жизни. Либералы, те практичней, те владеют капиталом и готовы повернуть законы и даже Коран на новый лад. А вообще, скажу вам, они там грызутся между собой как две своры.

— Там есть и молодежь.

— А, ну да! Молодежь учится в университете, есть несколько молодых людей в технологическом институте, в психоневрологическом, есть даже бестужевки. Но вот что, мой дорогой: если порядок жизни не переменится, то и эта молодежь, получив знания, станет в лучшем случае образованными господами.

Но ведь молодежь станет нравственней, отвечал Тукай, тоньше умом, чувствами. Ямашев как будто нарочно обострял разговор: ну как же! Она тоньше будет в делах эксплуатации, деликатней в благотворительстве, но разве трудящемуся человеку от этого легче? Вопрос в том, какими идеалами она будет руководствоваться, наша молодежь, иначе либералы быстренько приберут ее к рукам.

Они собираются издавать газету? А что у них за душой, у наших столпов? Идея просвещения? Но она вырождается, идея уже не та, что вчера, столпы хотят приспособить ее для своих нужд. Каково, а! И народ просветить, и реакцию поддержать, и наживать при этом капитал. Не ездите туда, ну их к черту!

Однако он поехал. И ничуть не жалел об этом. В дороге быстро сближаешься с людьми, твои попутчики открываются тебе в подлинности, им некогда, да и незачем строить сложные, хитрые отношения между собой. Вот брандмайор из Кустаная, инвалид, ногу оставил под Ляояном. Он ехал хлопотать пенсию, но про это вскользь, а все говорил — чудной мужик! — о своей идее покончить навсегда с пожарами. Пожары, по его убеждению, происходили оттого, что крестьяне покрывали крыши соломой, а надо бы глиной. И он лихо расписывал технологию глинобитного покрытия изб.

Ехала старая женщина — найти в огромном городе дочь. Ее заломал на гумне барский приказчик, девушка убежала в город, работает как будто в номерах, но вестей от нее никаких вот уже четвертый год. Старуха надеялась на немногое: узнать, жива ли дочь, а если жива, то чтоб писала матери.

Ехал мастеровой лет сорока пяти, весь большой и никнущий, как будто от смущения; закоптившиеся бороздки на морщинистом лице, чернота на больших руках. Он оказался кузнецом из Колпина, ездил в деревню хоронить старуху мать. Долго, хмуро вникая, он что-то искал в «Биржевых ведомостях», затем с усмешкой дал газету Габдулле. На четвертой странице, в уголке, Габдулла прочитал «Отклики ленских событий». Забастовки продолжаются, в разных городах бастуют рабочие, туда направляются компетентные комиссии для внимательного рассмотрения ситуации. Прочитал заметку о праздновании Первого мая в Париже. Ежели судить по газете, пасхальные торжества, да и только.