Во время обеда до меня докопались бугры с посудой. Я ответил отказом. Вечером, после того, как вернулся из клуба в отряд, ко мне подошли бригадиры.

— Сегодня ты на уборке, — сказал переросток Малой.

— Нет, я не буду убираться, — ответил я спокойно.

— Почему это не будешь? — огрызнулся он.

— Есть кому убирать.

— Ты что, воруешь? В шестой отряд захотел? — на повышенных тонах сказал переросток.

— Мы все здесь живем, представляешь, что будет, если все перестанут убираться? — подключился к нему Балабанов своим канючищим голосом.

— Я за всех не говорил и не говорю, — ответил я. — Говорю только за себя. Зачем ты мне говоришь про всех, если ты сам полы не моешь?

— Потому что я активист! — покраснел Балабанов.

— А я клубник, — ответил я. — И я тоже работаю. Убираются пусть те, кто в отряде постоянно находится.

На самом деле я понимал, что в любом другом отряде меня уже забили бы в пол. Понимал, что и здесь такое может случиться, тем более председатель СДП выглядел довольно опасно. Но помня наставления Москвы, за свою честь я не боялся, а физическую боль терпел уже неоднократно. Карантин сломал меня только тем, что там реально грозились обоссать. Да и были в зоне такие зеки, кто отрицал и был за это опущен, так что были это не пустые угрозы. А достоинство и честь у арестанта — самое дорогое, что есть в этих стенах.

Но бить меня не стали. Проводили в каптёрку к завхозу.

— Вот ворует! — сказал переросток. — Полы мыть не хочет!

— А ну выйдите! — сказал Акопян активистам. Те послушались.

— И что ты не убираешься? — спросил он у меня.

— Смотри. Ты прекрасно знаешь, что в отряде есть черти, которые регулярно моют барак, — ответил я. — Ты знаешь, что здесь есть так же и петухи. Недостатка в рабочей силе нет. Почему я должен приходить в отряд и идти драить полы только потому, что это захотел бугор? Ты же вроде справедливый парень, не зря молва такая ходит, и не просто так тебя многие красные не любят. Так что ты прекрасно понимаешь, о чём я говорю.

— Я понял тебя, — сказал завхоз. — Но смотри, не ох*евай. Дежурство когда по графику будет, дежурь, и режим не шатай, не подставляй меня и отряд.

— Да без проблем, я живу себе и живу, никого не трогаю.

— Хорошо. Выйдешь, крикни мне бугра. Любого, — сказал Акопян, и я так и сделал.

Больше меня на уборку не запрягали. Но к другим клубникам продолжали цепляться, правда, не ко всем. Были те, кто шёл и убирался, а тот же Матвей, например, шёл в отказ. Но к нему особо не цеплялись, не знаю уж по каким причинам. Косяка в виде треугольника на рукаве он не носил, и строем ходил в задних рядах. Может тоже «качал» за себя, тем более он был довольно крепкий. А может и платил, я не спрашивал.