Но такие случаи были редки. Обычно на комиссию шли только с одобрения администрации, да и вообще, освобождавшимся на волю на зоне была «скачуха»[304]. Даже мужикам, если им оставалось менее десяти дней до воли, разрешалось спать до утренней проверки, ходить в конце строя, лежать в дневное время и давалось освобождение от любых видов работ. К п*дорам, лохам и совсем конченным чуханам обычно данное правило не применялось. Но любой среднестатический зек последние десять дней отдыхал. По желанию, конечно.

Москва не спал целыми днями в отряде, а продолжал ходить к нам в клуб.

— А что спать-то? — говорил он. — В движухе и время быстрее летит.

На освобождение в ширпотребке ему сделали красивые деревянные нарды, расписанные гравюрами с древнерусскими богатырями. В эти нарды мы сыграли всего пару игр, «распробовав» их, и он отложил их до воли.

Десять дней прошли без происшествий и пришёл день проводов.

На проводы клубников с лагеря обычно заваривали две трёхлитровых банки чифира, насыпали конфет и созывали весь клуб.

В этот раз народу было гораздо больше, пришли различные уважаемые арестанты со всей зоны, и рядовые клубники, которые не общались с Москвой, выпив по пару глотков чифира, растворились в коридоре, чтобы не мешать остальным.

— Ну что, Матвей, теперь Можай остаётся за тобой! — объявил Москва, оставив мне нового «наставника», но это была шутка, так как к этому времени на зоне я уже отлично обжился, хоть ни с кем из отряда и не семейничал.

В лагере ко мне прилипло новое погоняло — Можайка или Можай, по названию колонии, из которой я прибыл. В зоне большинство погонял шло от фамилии, так как фамилия всегда на виду, на бирке, либо от места проживания или предыдущей колонии, если такая была. Москва получил своё погоняло, когда в зоне он был почти единственным зеком из Москвы, был в лагере и Магадан, известный бл*дина, которого я упоминал, был когда-то и другой Магадан, который написал Михаилу Кругу одноименную песню, и считался знаменитым зеком колонии. Помимо поэта Магадана, в данной колонии ранее сидел и, ныне покойный, Эдуард Лимонов, лидер запрещённой национал-большевистской партии. Дневальный клуба Семён много про него рассказывал, они были в одном отряде. О Лимонове, кстати, ходят слухи, что он сидел петухом, за описание межрасовых гомосексуальных похождений в романе «Это я — Эдичка», но нет, заверяю, что это далеко не так. Сам Лимонов за себя «раскидал», и пояснял, что многое в романе несёт художественный вымысел, провокацию, вызов обществу, в том числе и эти строки. И жил в мужицкой массе.