– Как это уродина?! Все говорят, что красивая!

– Так отдай.

– Но… Ты же – рыцарь. А я из простых.

Эрих рассмеялся, обнимая Саву за плечи:

– Я видел тебя в бою. Ты – великий воин, значит, тоже рыцарь. И ты – мой друг. Что же, я дружить с тобой могу, а на твоей дочери не могу жениться? Скажи уж, что не хочешь отдавать за немца!

Сава ответил смехом на смех товарища:

– Что же я, дружить с немцем могу, а дочь за него выдать не могу? Ты – православный, а остальное уж не важно. Погоди – вернёмся, и засылай сватов. Дал бы только Бог князю нашему на свадьбе быть!

– Дай Бог! – подхватил Эрих.

– Слушай! – спросил вдруг Сава. – А ты никогда не рассказывал, как православным стал-то… Это после того, как князь Александр отца твоего спас?

– Позже, – качнул головой Эрих. – Не так это было просто. Но сомневаться в католической церкви я стал ещё раньше. А главное – в непогрешимости его святейшества. Ну что, друже? Ночь не кончилась, а нас уж разбудили. Давай теперь наоборот: я немного посплю, а ты покараулишь.

– Согласен.

И Сава добавил ещё дров в крохотный очажок.

Глава 13 Тряпичный младенец

Глава 13

Тряпичный младенец

Утром, наступившим вслед за той самой ночью, которую Сава и Эрих проводили в своём шатре, князь Александр и его дружина подъехали к маленькой деревянной церковке. Александр увидел её с холма и понял, что она, скорее всего, разорена. Однако ему захотелось войти в неё, и он махнул рукой дружинникам, велев спускаться с холма следом за ним.

Оказавшись у порога церкви, все путники перекрестились, но вошёл, низко пригнувшись, только князь. Чудом уцелевшая среди разорённого и покинутого села церквушка была мала и пуста. Образа в иконостасе потемнели.

Подойдя ближе, Александр стал прикладываться к обездоленным иконам, шепча молитву. Потом медленно опустился прямо на пол, обхватив руками голову. У него вырвался то ли вздох, то ли стон:

– Господи! Что ж это такое?! Храмы Твои не должны быть пусты и разорены… Доколе ж всё это длиться будет, а мы терпеть? Доколе, Господи?!

Он поднял голову, в глазах стояли слёзы. И вдруг князь увидел: только что тёмный, едва различимый на доске образ Богородицы просветлел. Словно совсем недавно написанный, он сиял свежими яркими красками. Огромные глаза Божией Матери были полны слезами, как и его глаза, но отчего-то не скорбью, а надеждой исполнено прекрасное иконное лицо.