Эрих спокойно смотрел в пылающие злобой глаза хазарина.

– Я прав: самонадеянность рушит ваши планы. Питьё безопасно, Манасия. Чашки тоже: я подменил их, пока ты снимал со стены флягу с кумысом.

– Что?! – взвился с места волхв.

– А ты считал, что хитрее всех? Я нарочно пришёл к тебе – знал, что ты попытаешься отравить и меня и, думая, что отравил, выдашь себя. Я видел, как ты глянул на песочные часы, и притворился, будто мне худо. А чашки с собой захватил – у татар они, слава Богу, почти все одинаковые. Вот твои чашки!

Немец извлёк из-под подушек, на которых сидел, две вложенные одна в другую небольшие посудинки.

Манасия позеленел от злобы.

– А хочешь, – еаклонился вперёд немец, – нальём кумыс в эти чашечки и посмотрим, кому достанется отравленная? А? Раньше я ведь был католиком и видел испытание наподобие этого. У католиков это называется ордалия, или Божий суд. Ну? Выбирай чашку!

Хазарин вскочил, но быстро встал и Эрих, отрезая ему путь к выходу из шатра.

– Ты всё равно ничего не докажешь! – завизжал Манасия. – Ни хану, никому! Ты даже не докажешь, что я хотел убить тебя: ты сам мог намазать чашку ядом!

Теперь искривилось лицо Эриха. Но он быстро справился с собой:

– Докажу? Да кто тебе сказал, что я буду кому-то что-то доказывать?

– Подожди! – возопил волхв. – Знаешь, сколько у меня золота? Я…

Договорить он не успел. Кинжал Эриха пронзил его почти насквозь.

– Прости, Александр! – тихо проговорил фон Раут. – Больше я уже ничего не могу сделать!

Эрих стремительно шагал по лагерю, не замечая проходивших мимо татар, некоторые здоровались с ним – его успели здесь запомнить.

Немец подошёл к сидящему возле их небольшого шатра Саве и хлопнул того по плечу:

– Уезжаем! Быстрее!

– Он? – уже вскочив в седло, спросил воин.

– Он. Но противоядия от этого яда нет. Он убил князя.